– Но тогда зачем ему одалживать деньги тебе?
– Просто я – новый клиент, Банни; вот и вся разница. К тому же на водах мы были хорошими друзьями.
– Но все же не лучше, чем ты и миссис Шейлок?
– Кто знает, Банни! Она вверяла мне свои тревоги, а я подавал ей руку и старательно прикидывался несчастным; мой приятель-охотник сыпал грубыми метафорами про жирдяев и бойню.
– И все же ты утек вместе с ожерельем бедняжки?
Раффлс привычно обстукивал сигарету об стол возле локтя; он приподнялся, чтобы зажечь ее, как другие приподнимаются, чтобы сделать какое-нибудь драматическое заявление, и сказал, глядя через огонек, поднимавшийся и опускавшийся в такт его дыханию:
– Нет, Банни, вовсе нет!
– Но ты сказал, что сорвал Изумрудный Банк! – воскликнул я, в свой черед подскочив.
– Верно, Банни, но тут же сдал его обратно.
– Ты раскрылся перед ней, потому что она открыла тебе его секреты?
– Не глупи, Банни, – сказал Раффлс, опускаясь в кресло. – Не расскажу тебе пока всего, но вот вкратце, что случилось. Они остановились в Савое, в Карлсбаде, я имею в виду. Я поселился в Паппе. Мы встретились. Они на меня уставились. Я вылез из своей британской раковины, чтобы признаться, что у меня есть сердечный интерес в другом Савое. Потом поругал свой отель. Они начали превозносить свой. Я напросился посмотреть их номер. А затем просто ждал, пока не освободился такой же на этаж выше, и оттуда я мог слышать, как старый боров ругает супругу из своей грязевой ванной! Балконы в номерах были как будто созданы для меня. Нужно ли продолжать?
– Я удивлен, что тебя не заподозрили.
– Наши возможности для удивления безграничны, Банни. Чтобы не заподозрили, я прихватил с собой немного старого тряпья, завернув его в приличный костюм, и еще мне повезло подобрать старую и заношенную немецкую кепку, которую какой-то крестьянин бросил в лесу. Я собирался оставить ее на месте событий как визитную карточку, она ей и послужила, ну и еще пришлось занять очередь к парикмахеру наутро.
– Но что произошло?
– Целый спектакль неотрепетированных накладок; именно поэтому я дважды подумаю, прежде чем атаковать старину Шейлока. Я восхищен им, Банни, он непреклонный противник. Да, мне хотелось бы схлестнуться с ним на его территории. Но прежде чем подставляться, мне нужно тщательней рассчитать свой замах битой.
– Полагаю, ты с его семейством пил чай или что-то вроде?
– Гешюблер! – ответил Раффлс, пожав плечами. – Но я растянул бутыль минеральной воды на целое чаепитие, и, кажется, заметил перед уходом, где скрывались зеленые светлячки. В одном из углов стоял лакированный ларец для бумаг. «Вот мой Изумрудный остров, – подумал я, – и скоро я отправлюсь в плавание. Старикан не доверяет ценности жене после того, что случилось за ужином». Не стоит упоминания, что я знал о том, что они взяли изумруды с собой – миссис Шейлок надевала их иногда на жалкие подобия обеда в отелях Карлсбада.
Раффлс становился все более многословен. Полагаю, он забыл уже и о юноше в соседней комнате, и обо всем остальном, кроме захватывающей дух битвы, в которой он сражался вновь ради моего развлечения. Он рассказал, как дождался ночи потемнее, а потом соскользнул вниз с балкона перед своей гостиной на этаж ниже. В конце концов, оказалось, что изумруды были вовсе не в лакированном ларце; и как раз, когда он убеждал себя в реальности этого факта, распашные двери – «точь-в-точь как эти», – заметил он, – отворились, и на пороге стоял сам Дэн Леви, в пижонской шелковой пижаме.
– Неожиданно, но он даже начал внушать мне подобие уважения, – продолжил Раффлс, – мне вдруг стало ясно, что он принял не только грязевую ванну накануне. Его лицо было таким же злобным, как и всегда, но он был вопиюще безоружен, в то время, как я – нет, и все же он стоял там и костерил меня почем свет, как карманника, будто я никак не мог выстрелить в ответ, и будто ему было совершенно плевать, если я выстрелю. Я направил револьвер прямо ему в лицо и взвел курок. О, Банни, что было бы если бы я дернулся! Но все же он заморгал, и я с облегчением опустил оружие.