*вид хищных растений болотистых областей восточного побережья Соединенных Штатов Америки.
**один из крупнейших поэтов в истории США, четырёхкратный лауреат Пулитцеровской премии.
– Как же там… – напрягая память, он постучал веточкой по стеклу окна, – Скрывать… Нет. Душа скрывает… Нет, не так… А! – подняв кверху веточку, торжествующе начал Фикус, – Мы любим скрытничать, хотя душе и боязно скрываться…
– Так неотысканным дитя боится, спрятавшись, остаться, – хором произнесли мы.
Я невольно закончил строки вместе с Фикусом и, сделав шаг назад, обессилено упал на кровать. Я свесил руки между колен и понурил раскалывающуюся голову. От мигрени у меня выступили слёзы. Подняв взгляд на Фикус, мне стало стыдно, что я его не поливал. Почему-то он напоминал мне парнишку из магазина внизу, только спустя десятки и десятки лет.
– Прости… – прошептал я, – Тебе не повезло с соседом, я не особо то учтив…
Фикус только хмыкнул в ответ.
– Тебе, должно быть, надоело жить на этом подоконнике… – извиняющимся тоном сказал я, выпрямившись. Я протянул ему бутылку, предлагая джин, но он сделал вид, что не замечает.
– Отнюдь! – высокомерно, как будто защищаясь, выпалил Фикус, – Неплохое пристанище. Я вижу в это окно рассветы и закаты. Вижу лето, осень, зиму и как приходит весна. Вижу снег и зелень. Вижу небо, – гордо прочеканил он.
– Но… – я потёр руками лицо и уставился в окно. Почему-то я был уверен, что Фикус сейчас тоже смотрит за горизонт с совершенно умиротворенным видом, – Разве тебе не хочется встретить утро или весну в другом месте, увидеть рассвет из другого уголка мира?
– Они разве чем-то отличаются? – снисходительно рассмеялся Фикус, с сочувствием окинув меня взглядом, как какого-то невежду, – Те же цвета, та же суть. Да и если я увижу то, что вижу каждый день здесь в другом месте, разве это что-то изменит?
Он принялся чванливо перебирать комочки грунта в своем горшке.
– Как же! – меня вдруг начало раздражать спокойствие Фикуса, – Тогда что ты скажешь на то, что ты мог бы увидеть другие цветы, другие деревья! Совершенно другие! Не похожие ни на какие, что ты видел прежде!
– И что мне с ними делать, с этими экзотическими, непонятными и чужими мне цветочками? Здесь у меня отличная компания, мы свыклись друг с другом. Пусть кактус несколько угрюм и молчалив, но он не надоедлив, неплохо играет в покер и всегда может поделиться впитанным табаком, – Фикус похлопал своим листком по колючкам кактус, на что тот остался невозмутим.
– Но ты же здесь комнатное растение, ты растешь в крошечном горшке! – взорвавшись, крикнул я.
– В который один недоумок повадился справлять нужду! – крикнул он в ответ, – В следующий раз я натравлю на твой детородный орган кактус, а того и гляди отравлю тебя к чертям… – недовольно, но не зло затарахтел Фикус.
– Я не о том! – немного сконфуженно перебил я, – Я имею в виду, что ты мог бы где-нибудь пустить корни в землю, в настоящую бесконечно огромную землю, с дождевыми червями! Стать частью этого мира, найти именно свой кусочек земли! – я воодушевился и прижал кулак к груди.
– И к чему мне это? – равнодушно бросил Фикус, закашлявшись густым влажным кашлем курильщика, – Мне достаточного и моего горшка. Корни адаптировались, дальше не растут, им даже уже не так нужна вода. К чему мне прилагать усилия? Чтобы стать на сантиметр выше? Это нелепо! Я и так себя устраиваю, – непреклонно заключил он.
– Но посмотри на себя! – взорвался я, соскочив на ноги и разведя руками, – Ты же ужасно выглядишь!
– Чего ты прицепился? – Фикус отвернулся к окну и нахмурился, остановив свой взгляд на чем-то, – Сам то ты давно из своего горшка выбирался? – хмуро прошамкал он, обломив о край горшка омертвевший кончик одного из листков.
Но потом, немного помолчав, добавил с нотками скорби в голосе: