Мне хочется взбежать вверх по лестнице, но теперь я достаточно близко, чтобы точно понять, что на этой кухне есть свежая выпечка. Моя любовь к теплым углеводам перевешивает способность интерпретировать социальные сигналы. Может, они смогут продолжить свой личный разговор, когда я прошмыгну, наберу полную тарелку и поскачу обратно наверх.
— Мэделин! Я понятия не имела, что ты здесь.
Я замираю на нижней ступеньке, пока Диана окидывает взглядом мою грязную одежду, взъерошенные волосы и засос, о котором я только что вспомнила. Я хлопаю рукой, чтобы прикрыть его, но она подмигивает.
— О, да... — я бурчу разумное оправдание. — Я просто проверяла Адама, чтобы убедиться, что он… эм... знает, где все включатели света.
Адам качает головой и смеется.
Его мама ведет бровью, глядя на меня и веселясь.
— Какой причудливый наряд для воскресного утра.
Пожимаю плечами.
— О, вы знаете, только потому, что это выходной, не значит, что нельзя одеваться ради успеха!
Пора бросать свою роль. Я никого не обману, даже Мышонка. Он сидит рядом с Дианой, глядя на меня — клянусь вам — с ухмылкой.
— По-моему, к твоему плечу носок прилип, — отмечает она.
На самом деле, два носка, и они Адама. Я медленно убираю их и кладу на столешницу. Мгновенно подумываю выдать шутку про «Добби свободен!», но кажется, время не подходящее (прим. ред.: В фильме «Гарри Поттер и Тайная комната» есть сцена, когда Гарри освобождает домашнего эльфа Добби от Люциуса Малфоя, подарив ему (Добби) носок якобы от хозяина. В понятии домашних эльфов, если хозяин подарил что-нибудь из одежды — эльф свободен. И он говорит фразу «Хозяин подарил Добби носок — теперь Добби свободен!»). Вместо этого неловко улыбаюсь и пожимаю плечами.
— Мама, Мэделин здесь не потому, что занимается недвижимостью. Она моя девушка. На этот раз по-настоящему.
ДЕВУШКА.
Выкуси, Дейзи.
Я улыбаюсь Диане, но знаю, что улыбка больше похожа на прямую линию над стиснутыми зубами, как у смайлика, который я использую в моменты паники.
Диана хлопает ладонью по груди и притворяется шокированной.
— Что?! Нет. Я бы никогда не догадалась.
Руку с шеи можно опустить. Больше нет смысла пытаться поддерживать свою роль.
— Если бы я знала, что вы здесь, то постаралась бы выглядеть более презентабельно, — смущенно признаюсь я.
— По-моему, ты отлично выглядишь. А моему сыну, с другой стороны, не помешал бы душ.
Смотрю и улыбаюсь. Адам опирается на кухонную столешницу в майке и пижамных штанах. Его светло-каштановые волосы торчат во все стороны, он выглядит сонным и очаровательным. Я бы бросилась на него, если бы его мать не стояла в десяти футах.
— Длинная ночка? — спрашивает она, и я становлюсь клубничного цвета.
— Мама, почему ты задаешь вопросы, на которые не хочешь знать ответ?
— Потому что мне нравится наблюдать, как ты извиваешься, — говорит она с уверенной улыбкой.
— Мне можно украсть одну из вкусняшек? — спрашиваю я, указывая на светло-розовую коробочку на столешнице. Если я должна вести светские беседы с матерью моего парня в воскресное утро, мне нужно делать это, пока я буду слизывать глазурь с булочки с корицей.
Она толкает коробочку мне, а затем передает мне бумажную тарелку.
— Бери сколько хочешь. Я принесла их для тебя.
— Кажется, ты сказала, что не знаешь, что она здесь, — указывает Адам.
Диана усмехается.
— Я не настолько наивна, как ты, кажется, думаешь, сынок.
Он кивает.
— Понял.
Молча откусываю выпечку, и на кухню опускается тишина. Мне вспоминается разговор, который я прервала своим приходом. После того, как я заканчиваю свой первый кусочек, говорю им, что буду на крыльце с Мышонком. Никто за мной не идет. Ясно, что им есть что обсудить. К сожалению, даже снаружи я слышу каждое слово. Французские двери не предназначены для того, чтобы заглушить обсуждение Оливии.
Я улавливаю детали, которые пропустила, пока спала. Оливия, видимо, неожиданно показалась в доме Дианы вчера вечером. Диана впустила ее и предоставила ей комнату на ночь, что заставило меня захотеть раздавить булочку с корицей ладошкой. Я сопротивляюсь, потому что... ну, это же булочка с корицей.
— Чего она хочет? — спрашивает Адам.
— Поговорить с тобой, естественно.
Он смеется, и смех звучит ужасно, угрожающе.
— Есть такая мелочь, называется телефон. Если бы она хотела поговорить, у нее были последние пять месяцев, чтобы позвонить мне.
— Она предположила, что ты не ответишь.