Вот и отсиделся. Год от звонка до звонка. Вместо поцелуев — зычный крик прапорщика «Рота, подъем!», вместо разговоров под луной — марш-броски по пересеченной местности, вместо секса — ночные побудки с отжиманием и приседанием.
Насыщенное было время. Я тогда себя регулярно за ум и сообразительность «хвалил». Особенно когда наряд вне очереди получал. Но худшим оказалась не служба, а то, что в это время друг мой, лучший, как в той дурацкой песне: «Ну где же ты, студент, игрушку новую нашел».
И все. Басманский только руками развел. Мол, не виноват, оно само так сложилось. И дальше по бабам пошел, как ничего и не случилось. А Полька — в кусты.
Она мне и до армии ничего не обещала. Больше сторонилась. Коза пугливая. И потом… Поступила на свой иняз, вся с головой в учебу ушла. Как заучкой была, такой и осталась. И ни за ручку подержаться, ни за жопку, и ни на сеновал прогуляться.
Динамо!
Мне было хоть волком вой, хоть на стену кидайся.
В общем, я тогда этим желаниям и не сопротивлялся. Мозгов не хватало. Днем Польку сторожил, чтобы никто больше на мою девочку позариться не смел. Ночью, как темнело, мы с Басманским дела делали. Где чистые, где не совсем. Пока не вляпались так, что дед лично на самолет билет покупал и пинками в аэропорт гнал. К родителям в Лондон.
Потом, задним умом, я уже понял, что притормозить надо было. Заставить Польку сложить чемоданы и забрать ее в Англию. Хоть силой, хоть уговорами — как угодно. Но фарш невозможно провернуть назад. Я осел в Лондоне. Она осталась здесь. Одна, без присмотра, без вестей. Словно бросил.
А я как идиот днями на телефон пялился, сообщения набирал. И с собой боролся. Услышать ее хотелось адски. Пусть бы отругала, матом обложила, просто подышала бы в трубку. За минуту с ней в скайпе душу продал бы.
Но мы с Басманским не полиции дорогу перешли. Мы неприятности похлеще заимели. И, звякни я Польке, напиши хоть слово, за эти неприятности она бы расплачивалась. Потому что больше некому. Я здесь. Эд в глухой деревне под Питером. А дед… кто в здравом уме полезет к подполковнику КГБ, пусть даже и в отставке?
Так и жили.
Первый год жопа была. Спасался учебой. Лондон похож на Питер только погодой. Дожди, туман и сырость. Но ни о каком бизнесе по-русски здесь и речи быть не могло. Чтобы не сидеть у отца на шее, пришлось за ум браться. Язык подтягивать и грызть гранит наук.
На второй год почти отпустило. Еще порывался вернуться на родину, но дед руку на пульсе держал и разрешения не давал.
На третий год мне полегчало. Бизнес в гору пошел. Свой собственный! Бабы стали меняться чаще, чем модели на подиуме. Наладилось все.
А на шестой год в Питер я все же на пару недель вырвался. Печень с Басманским пропить, в ЗАГС его сводить и деда проведать.
Выполнил все. Кое-что даже перевыполнил. Принесла нелегкая на Дачный проспект. Как там оказался — не помню. Как нашел нужный дом — тоже. Очнулся лишь, когда в темном коридоре Польку к стене прижал.
Пиздец, как она тогда на меня орала! Как по плечам лупила, по морде! Царапины были потом такие, словно кошка несколько раз на лицо падала. А как целовала…
Я убить готов был всех, кто ее за шесть лет так целоваться научил. Стискивал в объятиях и шизел от ревности. Девочка… Моя… Еще более красивая, чем в девятнадцать. Горячая, отзывчивая, охуенная.
Не оторваться было. Ни от губ, ни от тела. Да она и не отталкивала. Горела вместе со мной в одном костре. Гладила по голове, плечам. Стонала тоненько. Под юбку залезть позволила… потрогать ее, мокренькую, готовую для меня.
Крыша тогда со свистом вниз летела. Не знаю, как удержался и не трахнул занозу свою в этом коридоре. Она бы разрешила, наверное. Но я кончил так. От ее жалобного «Ле-о-ошка». От кожи, нежной, бархатной под ладонями. От взгляда ведьминского. Сумасшедшего, жгучего, душу выворачивающего.
Пары минут на все про все хватило. А потом просто стоял с ней в темноте. Вдыхал как наркоман ее запах, по спине гладил, слезы стирал… Пока не открылась дверь и не вышел какой-то мужик в трико и растянутой майке.
Муж!
Законный!
Полькин!
У меня вначале шок был. Специально ничего о ней заранее не узнавал. Только ж излечился.
Но спустя минуту… От злости чуть вдовой прямо там не сделал. Мозг отключился, а кулаки так и чесались. Убить хотелось. И пофиг, что сам виноват, что не было меня эти годы рядом. Не пас, не оберегал свое сокровище.