— Скажи мне ещё раз, что мне надо сделать, — прошептала я, почти беззвучно, — Дай мне ещё какой-нибудь супер-эгоистический совет. У меня… всё равно, нет никаких планов, — я пожала плечами, надев на глаза солнечные очки и устремив взгляд на вылезшее из тяжёлых августовских облаков солнце.
— Пожалуй, — кашлянув, произнесла Элена, — Поезжай на встречу с этим Стоуном.
Я припустила очки, смотря на Линкольн исподлобья. Вызывающе, но с надеждой на то, что она объяснит мне, почему она так поменяла своё решение. Да ещё и после того, как выяснила, что Теодора… Теодора из моего сердца вытравить ничем нельзя. Я прекрасно понимала, что, если, я вновь увижу его, то наплюю на всё, что говорила ему в те страшные, болезненные минуты в доме Джеки. И, может быть, Дерек — это единственный человек, который сможет предостеречь меня от этого.
— Да-да, — тем временем, продолжала Элена, — Поезжай. Если милосердие и самопожертвование самые важные аспекты твоего счастья, то езжай. Будь экономкой этой девочки, матерью, хоть бабушкой. Кем угодно. Влюбись в этого неотёсанного Стоуна. Но помни, — изящная блондинка сделала паузу, бросая на меня взгляд, — Твой контракт с Голливудом уже у меня. Съёмки одного из самых дорогих мюзиклов начнутся шестнадцатого сентября этого года. Тебя выбрали на одну из ведущих ролей среди танцовщиц. И вся твоя жизнь может круто повернуться, если ты выберешь себя и сделаешь шаг навстречу славе и достатку. Во всяком случае, ты можешь предупредить об этом Стоуна. И если ты, действительно, будешь ему важна, он не встанет у тебя на пути, когда ты выберешь Голливуд… А в лучшем случае, он поедет след за тобой, — пока я ошарашено моргала, изучая её глазами, Элена медленно, так удивительно ласково растягивала губы в улыбке, — Да, я эгоистка. И чаще предпочитаю себя, нежели кого бы то ещё… Но на тебя, Айрин Уизли, мне не плевать. Чтобы ты обо мне не думала.
Не выдержав больше ни секунды, я кинулась к ней на грудь. Я обняла Элену так крепко, как только могла, и, зажмурив глаза, вдыхала аромат её духов, пытаясь собрать всю силу воли в кулак, чтобы не разрыдаться. Не чувствуя ответных объятий сразу, я даже винила себя за то, что не смогла сдержать этот порыв. Но через несколько секунд я почувствовала неловкие, тонкие руки на своей спине, в кольцо которых Элена заключила меня. Эти «тиски» были почти не ощутимы, но с каждой секундой, когда я прижималась к ней ближе, полностью сползая с плетёного стула, она сжимала меня всё плотнее. Всхлипнув, я тяжело выдохнула. «Держись, Айрин. Дыши. Пожалуйста, не плачь», — просила я себя. Впервые за несколько лет, я обнимала её. Женщину, что приходится мне матерью лишь биологически, я впервые… захотела назвать таким родным словом «мама»… и тут же прикусила губу. Наверняка, она никогда не стерпит подобной фамильярности по отношению к ней, а я только усугублю своё положение в её глазах. Из просто какого-нибудь беззащитного зверька, я превращусь в одну из сентиментальных дур, которых Элена так презирает. Господи, не превращусь. Я такая и есть. Если её слова «мне не плевать» произвели на меня такой эффект, естественно, она понимает, что я — та самая сентиментальная дура.
— Спасибо, Элена, — чуть слышно прошептала я, — Я… наверное, никогда не смогу разлюбить Теда, но… если жизнь даёт мне такой шанс — всё изменить, я… Я должна попробовать.
— Конечно, Айрин, — когда я отстранилась, она с улыбкой смотрела на меня. Нежно провела рукой по моей щеке, — Иди. Тебе нужно подготовиться к встрече с Дереком Стоуном.
— Да, нужно, — кивнула я, сжав её руку.
Не говоря больше ни слова, я покинула открытое кафе-веранду. Прекрасно понимая, что мне уж лучше будет поторопиться, я решила пройтись пешком через Уотерфронт-Парк, потому что именно от него, почти, что в пятидесяти метрах, находится улица Аляскинского пути. Улица, определённо, одна из самых мною изведанных, знакомых с юности, одна из самых памятных. Там, где находится мой дом… Дом мамы, Джея. Дом моих воспоминаний.
От мыслей меня отвлекал и подгонял двигаться быстрее начинающийся дождь. Ни зонта, ни куртки, ничего. Только сарафан, от которого, если он промокнет, не придётся ждать приятного сюрприза. Уязвлённая мыслью, что буду напоминать себе дворовую промокшую кошку, я начинала двигаться всё быстрее. Ветер подгонял тучевые облака, в воздухе испарина медленно превращалась в неприятную сырость, которая заставляла давление падать.
Уотерфронт-Парк. О том, что он старый, говорит деревянный настил. Его набережная закруглена в виде старинного перстня, нежная гладь воды залива напоминает бриллиант, но не светящийся в свете огней, а спрятанный в дымке тумана. Действительно, спрятанный. Будто кто-то украл камень, обрамил его не в золото, а в тёмную медь… Именно такими кажутся доски во время, да и после дождя. Установленный на старом пирсе морской вокзал напоминает своей формой вагон поезда…. Да, я всегда любила эту часть парка, отделённую от новых каруселей, гигантских высоток и других масштабных построек. Любила эту красоту в совершенно простых, изживших себя досках, невысокой белой изгороди, отделяющей людей от стихии.
Ничего, даже морось не помешала мне остановиться у этой памятной «железки», на которую Тед ставил меня всякий раз, когда мы приезжали сюда на его мотоцикле… При этом воспоминании, я неловко повела плечами. Может, это лишь свежесть? Только дождь и прохлада с Пьюджета, не чувства?.. Боже мой, зачем обманывать саму себя?
Привокзальные часы пробили четыре часа дня. Встреча с Дереком в шесть. У меня ещё есть несколько минут, несколько минут уединения. Пока дождь не усилился, пока кожа не стала гусиной от холода, пока не озябло тело в ситцевом белом сарафанчике-мини, пока не окоченели пальцы в босоножках от Гуччи. Я перевесила клатч через плечо, чтобы обнять себя руками, избавляясь от дрожи. Ветер трепал волосы, а падающие капли заставляли чуть сжиматься накрашенные красной помадой губы… Представив себя, я мысленно отметила, что Элена хорошенько надо мной поработала. Во всех направлениях. От этой мысли я ненадолго нахмурилась, качая головой… Она так мастерски управляет людьми. Это подавляющее чувство. Как это ей удаётся? Я вспомнила Теда и то, что он говорил о своём отце… Манипуляторы и они повсюду. От этой мысли мне стало не по себе.
Я окинула взглядом залив, над которым низко летали красивые птицы. Свободные, неуправляемые, неконтролируемые. Живущие в гармонии с природой. Её неотделимые части…
— Господи, как прекрасно, — бессознательно прошептала я, ловя губами прохладные капли.
Сквозь волосы, что трепал ветер, я видела чудную чайку, что, то отчаянно взмывала вверх, то падала вниз, желая разбиться о серо-голубые воды.
— Так же прекрасно, как и ты.
На секунду мне показалось, что мой слух обманул меня. Плотнее сжав себя руками, я не решалась обернуться. Мне было страшно! Страшно. Я обещала себе: никаких безумств. Какое самонадеянное враньё, Уизли…
Не прошло и минуты, как на мои плечи улеглась тёплая, мягкая ткань пиджака… Его запах. Я прижала голову к плечу, чтобы подышать этим, до боли знакомым ароматом… Обернувшись, я смотрела на настил под его ногами в чертовски идеальных туфлях. Вытягивая шею, сглатывая свой шок, и, вместе с тем, несказанное желание разрыдаться на такой родной, горячей груди, я медленно подняла взгляд на его лицо. Эти глаза смотрели на меня так, как смотрели всегда. Уверена, я выглядела жалостливо в эти минуты: я видела отражение этой потерянной, отрешённой девушки в его глазах. Холодными пальцами, я коснулась его горячей щеки… Необдуманно, неосознанно. Захотела и коснулась. Точно говоря ему: «Я так ждала тебя. Так ждала, несмотря на то, что говорила». Теодор слегка вздрогнул, не отрывая от меня взгляда.