Боже мой. Губы невольно шевелятся, шепча её имя. Она просит начать то, что мы никогда не могли прервать по собственной воле, а я всё ещё не могу примириться с тем счастьем, что обрушилось на меня, накрыло с головой, лишило возможности дышать а-бы как и а-бы чем. Она вскрикивает — это, как приказ заставляет меня начать двигаться в ней. По-настоящему двигаться.
— Шоколадка, — рыкнул я ей на ухо. Она громко взвизгнула, впиваясь ногтями в мой затылок.
— Боже, какой ты горячий, — хрипит Айрин, — Пожалуйста, Тео, пожалуйста… Быстрее. Прошу тебя, — она с отчаянием глядит мне в глаза.
Протяжно прохрипев, я хватаю губами её сладкий рот и безудержно целую. И выполняю её просьбу — быстро двигаюсь в ней. Быстро, быстро, быстро. Не хочу медлить сейчас. Не могу. В теле такой огонь, что его нельзя погасить.
— Это лучшее фуэте в твоей жизни? — рычу я в её рот. Губы Айрин дрожат от страсти, но она находит силы, чтобы улыбнуться.
— Это лучше, чем какое бы то ни было фуэте… Тед! — хрипит она, прикрыв веки… затем, громко вскрикивает, когда я заглядываю в её глаза.
Её ноги расцепляют кольцо вокруг моей талии: она широко разводит их, точно совершает абсолютный шпагат. Вся напрягается. Дрожит подо мной от толчков, от того тока, что кипит под моей кожей. Она всегда превращает в прекрасное всё, что делает. Она чувствует не лишая себя ни единой эмоции, всё — на полную катушку и без кожи. Каждое моё новое движение в ней — это взрыв. Ни с кем я не могу почувствовать это. Ни с кем.
Отчаянно стону и резко двигаюсь, когда она присасывается к моей шее. Одна моя рука сжимает грудь, а пальцы второй я прижимаю к её горящему клитору, включив их в процесс, я срываю с неё крики. Рука, что на груди, больно царапает ногтями кожу. Я хватаю подбородок Айрин, отцепляя от своей шеи, чтобы смотреть в глаза. Возбуждённые, горящие. Такие бушующие, океанские впадины, в которых плещется наслаждение. Она стонет мне в рот. Я проталкиваю язык в горячие, пухлые губки. Её нежные руки царапают мою спину, оставляя такие нужные моему телу подтверждения этой ночи. Дарящие эту сладкую боль. Эту муку, которую хочется испытывать вновь и снова.
— Айрин, — судорожно выдыхаю, чувствуя, как она близка, — Кто я? Кто я тебе?
Толчок. В её глазах — безумие, в моих — нежность и бешенство. Я отражаюсь в её чистейших зеркалах, скользя и скользя на её теле. Трясусь всеми жилами.
— Кто?! Ответь! — кусаю её нижнюю губу, а она кричит. Кричит так, что мне становится плевать на все прочие звуки этого мира.
Я уже готов ничего не слышать, кроме её безудержно сочных звуков. Звуков, что таким сладчайшим мёдом льются по сердцу… Толчки, толчки. Их уже нельзя сосчитать.
— Ты любишь так? — с вызовом рычу, глядя в её переполненное жизнью лицо, — Любишь жёстко?!
Айрин кусает губу, сдерживая шипящее рычание. Её глаза блестят тем самым светом, что разжигает самые дикие порывы человеческой души. Освобождает на волю то, что было сокровенным. Зубы с жёстким хрустом оставляют кровавый след на её нижней губе. Она не отвечает мне словами, она отвечает мне криками и стонами. Она отвечает глазами, телом, сердцем, что так громко стучит и норовит греметь сильнее, чем наши соприкасающиеся тела.
— Я ведь хочу порвать тебя, — рычу, хватая её волосы, её густую копну блестящих золотых кудрей, то сминая, то пропуская сквозь пальцы, жёстко потягивая. Айрин больно, но так хорошо, что лишь стоны вырываются из её груди, — Знаешь, как я скучал?! Знаешь, как я желал этой ночи? Я жил ради этой ночи. Жил ради неё… Так долго! — я уткнулся лбом в её лоб. Айрин издала гортанный рык.
— Я люблю тебя! — она еле дышит, крича в мой рот. Её глаза закатываются от удовольствия. Лицо полностью расслабленно, губы перебирают стоны, всхлипы и вдохи. Я смотрю в её глаза и начинаю сходить с ума. — Ты мой. Ты только мой мужчина, Теодор Грей. А я твоя. Навечно твоя. Кто угодно! — её ногти царапают кожу моей головы. Она потягивает мои волосы. По позвоночнику бежит страшный ток. Моя. Моя двести двадцать.
— И да, я люблю, когда ты так! — её голос срывается, — Так… зверски. Порви меня к дьяволу, Тео! Сделай это! Сделай, пожалуйста. Пожалуйста, Теодор! — она жмурится, крича эти слова в потолок, как молитву. Её ноги на моих рёбрах, ногти режут кожу ягодиц. — Ты… Боже… Да! — она смачно целует меня в шею, оставляя глубокий засос.
— Мой! Мой горячий Тео, — кричит она в забытье, вжимается острыми зубками мне в плечо, со всей силы шлёпая меня по ягодицам.
Мои руки, что сжимали её лицо, переносятся на шею и стискивают её так плотно, что она вскрикивает, то и дело, ударяясь головой о подушку. Я прижимаюсь лбом к её лбу, полностью теряя рассудок. Двигаюсь в ней так, точно заведённый. Я люблю её каждой клеточкой в своём теле. Я люблю её так, что не хватит жизни, чтобы доказать ей это. Я хочу забрать её. Решать все её проблемы. Защищать. Хочу… Хочу на ней жениться, чёрт возьми! Хочу пронести эту любовь и это счастье, это счастье с ней. Идти по жизни рука об руку, ни о чём не жалея. Не оборачиваясь на прошлое. Она — это всё, что я хочу и всё, что я хотел на протяжении всей жизни. Моя Айрин. Вся моя.
— Я люблю тебя, — шепчу, переплетая наши пальцы, сцепляя наши влажные ладони, кладя их по обе стороны от её головы, — Я люблю тебя. Поняла? — она жёстко сжимает меня. Вся и всем телом. Рот её открыт в беззвучных стонах, глаза закрыты, пока я снова и вновь наполняю её.
— Поняла! — визжит она, бьётся крупной дрожью, трясётся в лучах оргазма, что озаряют каждую часть бесконечно любимого мною тела, моей души, что, вместе с криками, сейчас освобождается от оков и несётся на свободу. Она моя страсть. Моя скорость. Моё предзнаменование. Она всё, ради чего я живу. Ради чего я дышу. Ради чего я существую.
— Да! — кричу, сжатый цепями рук и ног, сжатый тисками той эйфории, что кипит в ней, я сдаюсь. Сдаюсь, громко дыша и кончаю. Не чувствую ни рук, ни ног, я замираю в ней и понимаю, как наполняю её… До края. До сердца и даже глубже.
И чёрт знает, сколько раз мы это повторили перед тем, как бездыханные свалились на стыдливо скомканные у изголовья подушки. Перед тем, как она, так, как всегда… как было всегда, мирно устроилась на моей груди, прикрыв горячие веки. Положила щёчку на левую сторону моей груди, а руками сжала мой пресс и поясницу. Ногами обхватила бёдра. Оплела меня, точно спасательный круг. Точно боясь, что если отпустит, то утонет в этой «гигантской» постели. Да, конечно, это кровать больше, чем в доме её бабушки… Я улыбнулся своим воспоминаниям. Тогда, мы обещали спать вместе только друг с другом. Я выполнил обещание. Никого не приводил в свою постель, но… Но не мог не удовлетворять своё либидо. А Айрин… Айрин — маленькая девочка, которая даёт мне такое большое счастье. Не удержавшись, я поцеловал её в макушку.
Стараясь не разбудить, я подтянул простынь, чтобы укрыть свою любимую. «Свою. Любимую». Я улыбнулся этим словам, произнесённым в мыслях, как дурак. Затем, я долго глядел в потолок, в который бил сумрачный, голубоватый свет пробуждающегося Сиэтла. И вспомнил, что смотрел так же: в этот потолок, в это самое время, когда мы первый раз познали тела друг друга. И если тогда это было омрачено страхом перед будущим, страхом перед неизведанным и таким далёким, то сейчас… Сейчас, этого страха не было. Никуда я больше не отпущу её, чёрта с два. Даниэль, компания. Зачем?! Я сморщился.