Как я мог быть таким циником? Всё, что мне было нужно, всегда было рядом со мной. Всегда было близко. А я гнался за чертовщиной, за ерундой, которую толком и нельзя принять за цель жизни. Шумно выдохнув, я потянулся к тумбочке одной рукой, а другой всё ещё поглаживал волосы Айрин. На тумбочку, каким-то молниеносным порывом, для сушки из кармана брюк мною была выловлена чуть влажная пачка сигарет. Не помню, в какой момент я её вытащил, да и чёрт с этим. Я не контролировал ничего. В этом и есть прелесть жизни. Ты счастлив, когда теряешь контроль. Ты действуешь так, как бы никогда не смог действовать. А когда ты поступаешь, стараясь бежать впереди планеты всей, ты сам заводишь себя в непроходимый тупик. Сощурившись, я закурил сигарету; стараясь не потревожить щёлканьем зажигалки хрупкого сна малышки, отвернулся к окну… Окну, в которое залезал, чтобы быть с ней. Я всегда, всегда хотел быть с ней.
Протяжно затянувшись, я медленно пускал кольца дыма в потолок, вдыхая пары, пахнувшие ментолом. Моя рука еле ощутимо касалась шёлковых кудрей. Я игрался с ними, любуясь их оттенком в этот рассветный час.
— Я думала, ты не куришь, — горячее дыхание опаляет грудь.
Я вздрагиваю.
— Я думал, ты спишь, — тихо шепчу, гася сигарету в широкой низкой вазе, больше напоминающей блюдо, с белоснежными цветами.
Пепел послушно отслаивается, растворяется; я кладу обмокший с краю окурок в пачку, отворачиваясь. Но не проходит и секунды, как я снова смотрю на тумбочку.
Что, блять? Белые розы? В комнате Айрин? Что это значит? Ухажёры, поклонники, тайные воздыхатели? Я хмурюсь, но ничего не говорю. Сдержусь.
— Нет, не сплю, — шепчет она, прижимаясь ближе.
Я улыбаюсь её тихому, хриплому голосу.
— Так, значит, куришь… Не жалко лёгкие, печень, здоровье? Или после Даниэль не страшна даже Эбола?
— Всё так же язвишь, — ухмыляюсь, нежно прижимая ревнивицу к себе.
«Ревнивица». Кто бы говорил, Теодор Грей…
— Я ошибся, когда подумал, что твой язычок устал за сегодня. Его режим двадцать четыре на семь…
— Всё шутишь, Грей, — я понимаю, что она сдерживает улыбку. Затем, укладывает подбородок мне на грудь, смотря в глаза.
— Как я тебе в постели спустя пять лет? — она чуть склоняет голову набок, — Тебе есть с кем сравнивать.
— Я не хочу говорить о ней и не буду вас сравнивать, — прерываю мысли Айрин о «третей лишней» сейчас, в эту ночь, в этой постели. Да и вообще лишней, во всей моей жизни. — А ты, Айрин, — шепчу, очерчивая её мягкую щёчку, — всё так же умопомрачительна… Мой ангел.
Айрин смущённо улыбается, пряча счастливое лицо у меня на груди. Затем, приподнимается на локте. Смотрит в глаза. В её взгляде нечто изучающее, выражающее неподдельный интерес. Я понимаю, что разговор о Даниэль не закрыт.
— Что у тебя на уме? — тихо бормочет Айрин, — В том смысле, что она значит для тебя? Я спрашиваю не потому, что ревную, а потому, что хочу понять тебя, — она проводит рукой по моей щеке, — Ты даже не напрягся при её упоминании. Даже сейчас, ты смотришь на меня, а в глазах ничего: ни злости, ни раздражения. Ничего. Ты — сплошная загадка.
— Загадка? Я? — фыркаю, качая головой, — Загадка — это ты, Айрин Уизли. Она чуть не убила тебя годы назад. Из-за неё я совершил рой всяких непомерных глупостей. Всё это принесло нам столько страданий. Что я могу к ней испытывать? — серьёзно смотрю в глаза, пожимая плечами, — И ты считаешь, что это нормально, говорить о ней?
— Я хочу знать: что ты чувствуешь к ней? — еле слышно спросила она.
— Не отвяжешься ведь, верно? — потянул я щёчку Айрин, желая заставить её улыбнуться. Она неохотно вырвалась из моих пальцев.
— Это ты не отвяжешься и ответишь, — категорично произнесла Уизли. Я ухмыльнулся, глубоко выдохнув.
— Я вижу в ней личную службу МЧС, — ответил я, не задумываясь ни на мгновение, — И ничего больше. Она любит меня, как ребёнка, которому позволяет всё, которого боится потерять. А чувства… я к ней ничего не испытываю, Айрин. Я это понял, как только увидел тебя снова, — прошептал я, нежно касаясь губами её носика, — Да и что я могу чувствовать к ней? Ты забрала всё, что было во мне. И я не хочу ничего отнимать у тебя. Всё твоё. Я — твоё, — шепнул я, глядя Айрин прямо в глаза.
Шумно выдохнув, она нежно улыбнулась. Медленно, она провела взгляд по моей груди, осторожно коснулась бедра… Боже, она увидела тату.
— На французском? — прошептала она.
Я кивнул.
— Прочти, — Айрин заглянула мне в глаза.
— Je nʼappartiens qu’à lui, — прохрипел я.
— Что это означает?
— Я принадлежу только ей, — я коснулся губами её лба, — Только тебе.
— Я не хочу думать о том, что будет дальше, — она осторожно коснулась губами моего подбородка, — Я просто знаю, что ещё одного расставания я не переживу, Теодор. Я больше не вынесу. Я устала пытаться быть железной. Отпускать тебя, прощаться, вновь и снова, вновь и снова… Ты не знаешь, какой это героизм для меня.
— Айрин, — я провёл рукой по её щеке, желая прекратить эту дрожь в голосе, этот болезненный блеск разбавленной соли в её глазах, — Мы уже не расстанемся, поверь мне. Доверься, — я вплетаю руки в её волосы, ложась набок рядом. Ещё ближе. — Дай мне решить всё до конца. От тебя нужно только одно, — шепчу.
— Что? — она еле дышит, с нежной искренностью глядя в мои глаза. По сердцу проходит волна дрожи.
— Только будь рядом. И люби меня, — я частыми, мягкими движениями глажу её шёлковые волосы.
— Об этом можешь не беспокоиться, — шепчет Айрин, сквозь слёзы.
Я прижимаюсь всем телом к её телу. Губами к её губам, членом к бедру, грудью к груди. Она тяжко и прерывисто вздыхает.
— Войди в меня. Я готова.
***
— Айрин Уизли, вы закончили с чаем? — с ухмылкой спрашиваю я, укладывая бекон рядом с омлетом на наши тарелки.
Я успел приготовить завтрак, пока моя мисс Неспешность возилась с укладкой своих вьющихся волос… А теперь, жду её «фирменное блюдо». И её. Её в первую очередь.
— Я не виновата, что не чувствую собственного тела этим утром, — лениво бормочет она, — Ну, как утром? Днём?
— Ты что, не выспалась? — с наигранной тревогой хмурюсь, поставив наш поздний завтрак на столик у окна, разложив приборы.
— Представьте себе такую неожиданность, мистер Грей, — она неуклюже оборачивается на носочках, уложив руки на идеальные бёдра в джинсовых шортиках.
— Сексуальна, — улыбаюсь я, подмигивая.
Айрин краснеет, убрав локон за ухо. Обнажив шею, на которой видны мои неглубокие следы, она кусает губу.