Порой, я хочу понять, как мои кости выдерживают этот сладкий, порочный набор мышц и рефлексов, гоняющихся по его телу при каждом едва заметном движении. А ещё чаще мне хочется понять: как он влезает внутрь меня?..
— О-о, да! — я застонала не только от представления, но и оттого, что Тед оставил мне глубокий, сочный засос у ореола соска; оттого, что рьяной член моего красавца потёрся о совсем влажную подружку; оттого, что его руки сжимали мои бёдра, точно металлические кандалы сдерживают преступницу-куртизанку — для того, чтобы арестант её оттрахал так, что… пар бы шёл из ушей. Я озвучила своё сравнение: на это Теодор тихо ухмыльнулся мне в грудь, выстрелив при этом глазами в глаза. Ток промчался по телу.
— Что же, куртизанка, — он произнёс это настолько низким, сексуальным голосом, что я непроизвольно оторвалась от подушки и, схватив его за шею, резко приблизилась к нему; он ухмыльнулся и продолжил, — Сейчас плохой коп очень здорово с тобой позабавится.
Мне оставалось только довериться его власти. С громким стоном я вцепилась в его волосы, ощущая, как потоки огня и желания бегут по моему телу. Дыхание моё резкое и прерывистое, путано-терпкие ароматы наших тел, свежих тюльпанов и натуральных свечей, коими была обставлена восьмикомнатная холостяцкая квартира Теодора, заполоняют сознание, разукрашивают его, вселяют в него вкус и краски. Поцелуи и ласки плавно, но стремительно уходили от груди всё ниже, и, вот, когда его губы уже там…
— О. Мой. Бог! — вскричала я, извиваясь, как змейка, на простынях… О, ловкость его языка!..
Он начал тут же ублажать мой клитор, с той превышенной умелостью и жадностью.
Я и опомниться не успела от хлынувших безбашенных оральных ласк, как он резко развернул меня за бёдра на живот, заставив оттопырить задницу ему навстречу, прося большего. Едва я почувствовала его дыхание, бившееся прямо в заветную точку, я нагло стукнулась попкой о его лицо, заставив его зарычать и впиться глубоким поцелуем в киску: во вход и клитор. Он вытворял то, что может довести до полумёртвого состояния за считанные секунды. Как только я не материлась в своём сознании, как только я не проклинала каждую букву имени этого секс-изверга от удовольствия… Его рот дошёл и до попки. Я рождалась и умирала заново, крича, хрипя и пища не своим голосом, чувствуя движения его мокрого и горячего языка, такого проворного и такого… М-м-м!..
— Мой! — сиплым рычанием сорвалось с моих губ, всё тело задрожало, затряслось.
От этого стона Тед поистине озверел: его губы и язык бесновались, вытворяя такие отчаяннные и смелые па, что я не могла поступать и чувствовать иначе, кроме как визжать, ломаться каждой частью тела на простынях, рвать его постельное бельё и подушки в клочья. Я сгорала в неописуемо смертельно-сладком пламени. Я терялась в его движениях, вдавливалась в постель и билась попкой навстречу, пока не стала наседать так сильно, что он сумасшедше-хрипло рыкнул и обеими руками принялся оставлять звонкие шлепки на моей заднице, отчего я становилась безумной и закусывала до крови губы, добела сжимая пальцы в кулаки… Когда один шлепок пришёлся по груди, а второй по клитору — при этом язык — О, Да! — находился внутри меня, — я думала что умру от передоза удовольствия, пока не наступил он сам. Пока этот смерч не нагрянул на меня, не накинулся на мою шею, лишая кислорода, разрывая меня изнутри, ведя искусными мелкими рубцами по сердцу.
— Грей, чёрт возьми! Ты же… Сукин сын! — прокричала я, бьясь в конвульсиях. Я тонула в поту, в удовольствии, что накрыло меня так грубо и так жёстко-о-о… О-о-о!
Он. Снова. Не дал. Мне. Прийти. В себя. Через одну-единственную секунду он уже был глубоко во мне, а мои волосы были в его кулаке, как и хрупкое плечо, за которое он придавливал меня грудью к постели. Мои пальцы сжимали изголовье кровати, до боли и посинения, щека вжималась в подушку, а иссохший желанием и наслаждением рот был широко открыт: я снова и снова срывала себе глотку. Он двигался так больно, так страстно, так грубо, что слёзы счастья и удовлетворения бежали по моим щекам. Эти слёзы были сладкими, и я впервые полноценно не стыдилась их, я отдавала ему себя. И, Боже, как много, как много брала…
— Мы, наконец-то, берём своё, — раздался зверинный рык мне на ухо. Он, точно, прочёл мои мысли. Теперь его грубый и терпкий голос перемалывал моё сознание, крошил его на мелкие кусочки. Я всё ещё не отошла от первого продолжительного оргазма и теперь от каждого его толчка ловила безумный экстаз, как и от его голоса, — Ты бесподобна, Айрин. Твои стоны… Вот, ради чего стоит жить, ради чего я живу… Боже, какая же ты узкая, Малышка. О, мой сладкий-сладкий ангел…
Его бёдра били мою попку с остервенением, от которого сносило крышу. Он наклонялся к моей спине и зацеловывал её, слизывал капли пота, очерчивал губами позвоночник, разбрасывая укусы на лопатках. Мне было то безумно горячо, то ледяная сумасшедшая дрожь сумасбродно бежала по моей спине. Я чувствовала, как все мои нервы оголяются тысячекратно. Когда же ещё один сильнейший водопад удовольствия прошиб меня, я с громким криком изогнулась дугой, ломая собственный позвоночник… И он кончил в меня. Кончил так, что я забыла, как дышать и с несколько секунд просто ловила губами воздух. Меня бросило в озноб, а Грей… мой любимый Грей, как одержимый, так же крупно дрожа, повалился на мою спину грудью и плотно прижался ко мне, утыкаясь сладострастным ртом мне в шею, сдавленно постанывая. Его руки были обвиты вокруг моей талии, а дыхание было поверхностным и учащённым. Сердце глухо билось в моём теле, с его сердцем в такт, и с уверенностью в эту секунду можно было сказать, что у нас оно одно на двоих…
— Айрин, — прошептал он, когда в комнате воцарилась тишина, пахнущая сладким послевкусием наслаждения.
— Тед, — выдохнула я, едва дыша.
Он неуверенно, но быстро скатился с моей спины набок, его лицо снова оказалось напротив моего. Оно уже не было безмятежно-сонным, лёгкая ночная щетина уже не казалась просто нежной и милой, ибо я теперь остро помнила, каково мне было, когда его лицо было у меня между ног. Его влажная от пота чёлка растрепалась, в некоторых местах прилипла ко лбу. Красивые мужские губы налились от страсти, чуть потрескались. Его глаза: пьяные и глубокие, смотрели на меня с упоением, разносящим трепет по телу. Кончиками пальцев я убрала его чёлку со лба, провела по едва колючей щеке, нежно поцеловала его в скулу. Той же ватною рукою коснулась шеи и обведя пальчиком кадык, нежно коснулась его губами.
— Тебе хорошо, моя нежная? — тихо спросил он, улыбнувшись.
— Нет, — шепнула я, на секунду стерев его улыбку и тут же пожалев об этом, — Мне прекрасно…
Когда Теодор, казалось бы, облегчённо вздохнул и ободряюще улыбнулся, я тут же сжала его в объятиях и уткнулась губами в ушко.
— Любое моё «нет» тебе — никогда этим «нет» не является, — прошептала я, — Я так счастлива сейчас.
— Я тоже безумно счастлив, — пробормотал он, потираясь носом о мой, — Я люблю тебя, — моё сердце замерло.
— И я люблю тебя, — прошептала я.
Он чуть отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза. Я обвела губами его подбородок, чуть прикусила его, дразня и желая.