Внезапно он останавливается, и я больше не чувствую ремня на своей коже. Все, что я чувствую, это смятение. Пустоту. Нехватку чего-то.
Матрас прогибается, когда он становится на кровать, возвышаясь надо мной. Его стопы касаются моих боков. Его член выставлен на полное мое обозрение. С усмешкой на лице, он начинает мастурбировать. Он подымает ремень, и я зажмуриваюсь в ожидании удара.
Вместо этого, на сосок падают капли. Горячая жидкость касается моей кожи, и мне становится щекотно.
— Глаза на меня, Джей! – хрипит он.
Его рука работает быстрее и быстрее, с нетерпением скользя по его стволу, пока он гладит ремнем мою грудь. Мои соски напрягаются и набухают с каждым его прикосновением. Это сбивает меня с толку, потому что мне приятно, и в то же время я знаю, что это неправильно. Возможно, за этим он и делает все это. Его лицо искажается порочной улыбкой, что говорит мне о том, что он видит мое смятение. Он любит это. В этот момент я понимаю, что он хочет этого. Он хочет, чтобы я мучилась от того, что больше не в силах контролировать свое же тело. Мучилась от того, что больше не понимаю, когда он собирается меня ударить. Мучилась от того, что теперь каждая его прихоть может воплотиться в жизнь. Ему до сих пор мало. Он до сих пор не доволен.
Я полностью потеряла контроль над дыханием, пока он гладит меня ремнем. Я все еще ожидаю удара. От эмоций я кашляю в полотенце. Пытаюсь глотнуть воздуха, но у меня не получается.
Он усмехается.
— Проблемы с дыханием?
— Я не… не могу… — шепчу я.
— Хорошо.
Его смех. Мой шок.
— Нет.
— Да, Джей. Хватит дышать. Пойми, что тебе некуда от меня деться. Почувствуй, как воздух покидает твое тело. Я буду наблюдать, пока от отчаяния перед тобой не поблекнет мир.
— Нет… — бормочу я. Я задыхаюсь. С каждым новым вдохом кислорода становится все меньше.
Я чувствую капли на себе, когда он кончает. Тепло противно впитывается в мою кожу. Из его груди доносится рык в то, время, как я пытаюсь не закрыть глаза. Я не должна этого делать. И я хочу знать, что делает он. Я не хочу отключаться. Мне нужно оставаться здесь. Мне нельзя терять сознание. Но становится слишком поздно. Я чувствую, как отключаюсь. Ни его ремень, ни его член не могут меня здесь удержать.
— Нет, — мягко повторяю я.
— Умоляй меня, ты, шлюха! – рычит он, дергая свой член, словно бешеный.
— Пожалуйста… — произношу я. Я едва могу пошевелить губами.
Он давится смешком, но продолжает мастурбировать.
— Что, пожалуйста?
— Пожалуйста…продолжайте… сэр… — я нахожу в себе все силы и волю, чтобы произнести это. И мне удается.
— Что продолжать?
Мне больно, но я открываю глаза. Я вижу укусы на своей груди. Слезы обжигают мне щеки. Он бешено массирует свой член. Металлический шарик в его головке привлекает мое внимание. Блеск напоминает мне звезды, от чего мне хочется спать. Я даже не понимаю, что еще он от меня хочет. Я не могу это продолжать. Я отключаюсь. Это ужасное чувство. Оно напоминает мне маленькую смерть.
— Моли меня кончить на тебя, — шипит он. – Моли кончить, потому что ты грязная девочка. Ты – шлюха, и ты хочешь моей спермы…не так ли?
Я ненавижу слово «шлюха», но не могу ничего сказать. У меня нет на это сил.
— Да…сэр… — я кашляю, то проваливаясь, то вновь выныривая из мира сна.
— Говори!!
— Я хочу вашей спермы, сэр, — произношу я на последнем дыхании. – Прошу, кончите на меня!
Икс рычит все громче и громче, и после из его рта вырывается дикий низкий крик. Его сперма падает на мой живот и грудь. Он кончает, и кончает, пока на животе не остается ни одного сухого кусочка. Но мое тело больше не отзывается. Я не чувствую, как сперма стекает по бокам живота. Я не чувствую жжения от ремня на бедрах. Я не чувствую слез, которые жгут глаза и виски. Я нема и истощена. Теперь я могу уснуть. Все позади. Я свободна.
На задворках сознания я чувствую его тяжелое дыхание и рычание, когда он опускается на колено и целует меня в щеку. Он опускает полотенце, вытаскивает его изо рта. Я резко хватаю воздух. Мои легкие болезненно расширяются, и я кашляю, пока кислород заполняет меня изнутри.
— Понравилось путешествие? – спрашивает он.
Я давлюсь собственным вдохом и стону от разочарования. На моем лбу закрадывается складочка, и я произношу:
— Иди… на хер.
Мне удается произнести только два слова прежде, чем я падаю головой на подушку. Они были настолько важны для меня, что я не могла больше держать их в себе.
Он улыбается.
— Еще не время, птенчик. Еще не время.
Он мучил и удовлетворял нас обоих. Мне не по себе от всего этого. Не по себе от реакции собственного тела на его беспощадную выходку. Я использована. Я выжата, и это дает мне успокоение. Мой зад и соски пульсируют от боли и удовлетворения. Он использовал мое тело, но я еще не проиграла битву.
Черт возьми, ему по душе это эксцентричное дерьмо в виде сексуального извращения.
— Ты как господин в БДСМ или что-то типа этого? – спрашиваю я в полудреме.
Он смеется.
— Я? Господин? Нет. Мне просто нравится красная задница и крики удовольствия. Мне не нужны правила. Стоп-слов не существует. Я говорил тебе, кто я. Здравый смысл ко мне не относится. Сексуальное извращение у меня в крови.
Он спрыгивает с меня, будто самый счастливый на свете щенок, шагая в ванную. Он берет телефон из своих брюк, и набирает номер.
— Принесите блинчики и клубнику. Отдельно. Да. Нет, сливок не нужно. Через десять минут.
Он кладет телефон на раковину, и поворачивает голову настолько, чтобы удобно было пялиться на меня.
— Не шевелись, птенчик.
— Почему? — спрашиваю я. Мне все еще тяжело дышать.
— Не упусти ни капли.
Я задерживаю дыхание. Дерьмо. Это угроза. Я больше не хочу боли. Я сделаю все, лишь бы избежать этого.
— Твое тело останется скользким и мокрым, пока я не захочу другого. Не позволяй моей сперме стекать на простыни, иначе я накажу тебя за это!
Черт. Он снова заставит меня пройти через это? Твою мать! Бл*дь! Да, я ненавижу его! Я больше не хочу ударов. Дерьмо. Я лучше прослежу, чтобы с меня не скатилось больше ни капли, чем пройду через этот ад еще раз. Горячая жидкость полностью заполнила ямочку вокруг пупка. От этого становится жутко, но сейчас это самое меньшее их всех зол. С этими непрестанными порочными играми, Икс играет с моим рассудком. Совсем скоро от него ничего не останется.