От моей ухмылки, на ее руках появляется гусиная кожа. Я даже не понимаю, почему она сейчас так напугана. В конце концов, для нее это все очень знакомо.
Я выуживаю из своего кейса связку веревок, и беру ремень со стула. Ее большие карие глаза притягивают меня. Я залезаю на кровать, кладу веревки и ремень рядом с собой, и залезаю на нее. Ее кожа еще влажная после душа, но, когда я погружаю в нее палец, я чувствую еще больше влаги. Она сопротивляется в своих оковах, что вызывает у меня усмешку.
— Когда ты перестанешь противиться, птенчик? Начни слушаться, и, возможно, я дам тебе то, что ты так хочешь, — я начинаю скользить по ее клитору, опускаясь ниже ко входу, и увлажняя ее складки ее же соками. — Ты хочешь кончить, но тебе не позволено, пока я не скажу. Понятно?
Она задерживает дыхание, когда я погружаю в нее один палец. Я шлепаю по внутренней части ее бедра. Ее визг в миг пробуждает мой член, готовый выпустить всю обойму на ее пунцовое тело.
— Не кончай. Ты поняла?
— Да, сэр.
— Хорошая девочка.
Я вынимаю из нее палец, и она выдыхает воздух, который так и держала в себе все это время. Я передвигаюсь выше, и размещаю колени практически возле ее головы. Мой член направлен прямо на нее. Я хватаю ее, и подвигаю слегка повыше.
— Ты будешь сосать, пока я не остановлю тебя.
Толкая себя к ней, я касаюсь головкой ее губ. Предсемя играет отличную роль лубриканта, но она и так открывает рот, впуская меня. Я скольжу глубоко в ее рот, заставляя подавиться им, что делает меня лишь тверже. Я погружаюсь в нее снова и снова умеренным темпом. Она порывается выбраться из оков, которые превращают ее в мою собственность, пока я трахаю ее рот.
— Возьми его губами, птенчик, — командую я, и глубже погружаюсь внутрь. В ее глазах я вижу и страх, и возбуждение. Это заводит меня до предела. Мой член на полную длину у нее во рту. Слюна обильно стекает по ее подбородку. Я хватаю ее за волосы, и с силой отрываю от себя, а потом так же дерзко снова насаживаю ее рот на свой член. Ее язык пляшет вокруг него, и я всего лишь на секунду отрываю ее от себя, чтобы она набрала воздуха прежде, чем я затыкаю ей рот. Я люблю панику на ее лице, люблю понимать, что она задыхается из-за меня. Я не позволю, чтобы она умерла из-за этого, но это заставит ее сжаться и молить меня о пощаде.
Она тяжело дышит, когда я вынимаю член из ее рта. Я склоняюсь к ней, провожу языком по ее шее, а потом засовываю его ей в рот. Ей не хватает воздуха, пока я грубо целую ее. Она пытается высвободиться из наручников по рукам и ногам, пока я хватаю ее подбородок, и сплетаю наши языки. Она громко вскрикивает, когда я кусаю ее за губу. Я слизываю капельку крови, и снова целую ее.
— Зачем… — бурчит она. Ее голос все еще слаб и звучит, будто она умоляет. Она практически готова сдаться.
— Мне нужна твоя кровь… Твоя боль… Я хочу, чтобы ты умоляла меня, — шепчу я в ее кожу, оставляя жестокие укусы на ее шее. — Твоя кровь, Джей, для меня, как наркотик.
Она приглушает стон, пока я опускаюсь к ее соску, и сосу его так интенсивно, что он моментально затвердевает. Я щипаю другой, пока спускаюсь ниже. Когда я достигаю ее киски, я просто провожу языком над ней. Вся ее сила воли выливается в стоне, который заставляет меня ликовать. Я встаю, лишая ее изощренного удовольствия. Ее кожа покраснела, киска напухла, и, наверняка, пульсирует. Она смотрит на меня из-под полуопущенных век голодным взглядом. В них мелькает позор от того, что она понимает, что делает.
— Ты хочешь кончить, птенчик? — спрашиваю я.
Ее губы дрожат, когда она втягивает воздух.
Я сощуриваю глаза, что сию секунду подсказывает ей ответить:
— Да, сэр.
— Как сильно ты хочешь кончить?
— Очень сильно, сэр.
— Настолько, чтобы сделать для этого все?
Она сглатывает.
— Да, сэр.
У меня на лице появляется порочная улыбка.
— Ты не пошевельнешься, пока я тебе не скажу, поняла?
— Да, сэр.
По очереди я расстегиваю наручники. Я беру веревку, потом сжимаю ее колени вместе, и подвигаю вверх. Я заставляю ее прижаться коленями к груди. Привязываю левый локоть к левому бедру, и то же самое проделываю с правой рукой и правым бедром с помощью еще одной веревки. Она пытается усидеть в этой весьма неудобной позе. Я только облизываю губы, смотря на нее.
Она смотрит сначала на камеру, потом на меня.
— Сэр, мне это не нравится, — произносит она.
— Зато мне нравится, — отвечаю я, касаясь пальцами ее складок. — И это все, что теперь имеет значение. Это все мой эгоцентризм.
Я улыбаюсь от удовольствия, которое поселяется на ее лице, когда я поглаживаю ее голую киску. Она влажная и открытая для меня. Мне ничего не мешает погрузить в нее два пальца и надавить на ее клитор, что я и делаю. Она вскрикивает от божественной агонии, когда я вращаю ими внутри нее, а потом вынимаю.
— Эта киска так отчаянно жаждет заполнения, не так ли?
— Да, сэр, — она простанывает свой ответ, пока я щипаю ее клитор.
— Чего моя киска хочет больше всего?
— Я хочу кончить, сэр.
Я останавливаюсь, и шлепаю по ее киске ладонью. Она издает милый громкий крик. Ее ноги напрягаются, пытаясь сдвинуться, но я не позволю ей сделать этого.
— Разве я сказала тебе, что ты можешь сдвинуть ноги?
— Нет, сэр, — хнычет она.
— А теперь еще раз. Что нужно этой киске?
— Ваш член, сэр.
Ее тело содрогается от прикосновения моих пальцев. Я прижимаю руку к ее животу, и подвигаюсь ближе к ней. Головка моего члена почти упирается в ее вход, ее влага заставляет его пружинить вверх и вниз. Бл*дь, как же мне нужно оказаться внутри нее.
— Прошу…войдите в меня, сэр.
В ее стоне смешались желание и плач.
Я улыбаюсь.
— Маленькая шлюха. Мне стоит расщедриться и дать тебе то, чего ты жаждешь больше всего.
Я медленно вхожу в нее. Очень медленно. Она громко и продолжительно стонет, из-за чего я моментально могу кончить. Я сдерживаюсь и вхожу в нее еще глубже, пока животом не касаюсь ее лобка. Мой член пульсирует в ней, ее тепло обволакивает его, затуманивая мой рассудок порочной похотью. Но я не собираюсь останавливаться на этом. Я хочу слышать ее крики перед тем, как позволю ей кончить и принять в себя всю мою сперму.
Я беру в руки ремень и складываю его пополам. Она широко раскрывает глаза при виде его. Она качает головой. Глаза выдают ее тревогу.
— Ты научишься любить боль, — произношу я. Конец ремня мягко опускается на ее грудь. Ее крик сопровождает стон, когда я вбиваюсь в нее членом. Ремень оставляет на ее коже красивую красную полосу. Я хочу, чтобы она была последней. Хочу, чтобы она увидела, кому принадлежит. Кому всегда принадлежала. Кому отдала себя в ту секунду, когда решила соблазнить меня. Я ошибся, когда полюбил ее. Ее ошибкой было позволить мне это. Нам обоим стоило получше узнать правила игры с огнем. И теперь огонь, который пожирает нас обоих, никто не в силах прекратить.