— Сдачи не нужно.
Я беру бутылки из его рук, и медленно выхожу из магазина.
Отмороженный продавец проводит меня взглядом до самого выхода. Неужели платить иногда за что-то, настолько странная вещь? Я мог бы и убить его. Ему бы лучше радоваться тому, что он может прожить еще день. Плевать. Он может пялиться на меня сколько влезет, мне до лампочки. Я бы застрелил любого на его месте, но у меня хорошее настроение.
Я возвращаюсь к машине, и залезаю внутрь. Джей здесь. Дверь даже не была закрыта. Это больше не имеет значения — она не убежит. Туда, откуда она пришла, пути больше нет. Теперь она знает, почему.
— Держи, — говорю я, протягивая ей бутылку вина. Беру ключи, и поддеваю пробку. Ее губы обхватывают горлышко, и она жадно пьет, ненасытно утоляя жажду. Черт возьми, эта девушка умеет пить. С самодовольным лицом я откручиваю бутылку виски, и подымаю ее в руке:
— За нас.
— За этот гребаный мир.
Мы пьем до боли в горле, пока не пьянеем вдрызг, и не рвем глотки от пьяного смеха. Мне все больше и больше становится плевать на то, что происходит с нами. В эту ночь необходимо все забыть, и я быстро забываю обо всем, что пообещал себе сделать с ней, и с тем, кто стоит за всем этим. Это кажется настолько бесполезным. Теперь, когда она моя…теперь, когда она помнит начало нашей истории…зачем причинять боль тому, кто все у меня отнял? У меня уже все есть.
Поворачивая голову, я ставлю бутылку между нами, и смотрю на нее. Она прекрасна. Я люблю ее и ненавижу так сильно! Я не знаю почему, но не могу просто взять и выбросить ее из души. Это чертовски не похоже на меня. Мать вашу, да я никогда ни к кому не привыкал. Она исключение. Девушка, которая продолжает бежать от меня, продолжает дразнить и соблазнять собой, даже если ее ждут жесткие последствия. Настолько жесткие, что я стал ненавидеть ее за это. Да, для меня виной всему — она. Возможно, это несправедливо. Слишком, мать вашу, херово. Жизнь несправедлива. День, когда они отняли у меня возможность мыслить здраво, стал днем, когда ненависть выжгла во мне все. Я даже не думал, что выживу после этого.
Она бросает пустую бутылку на заднее сидение. Я думаю, если она заменит одну пагубную привычку другой, вреда не принесет. Мне приходится забыть о надобности наказывать. Но кажется, я не могу допустить мысли о том, чтобы отпустить ее.
Мать твою, почему все настолько херово!? Я привык заботиться о ней, но где-то на тропе заботы я свернул к презрению. Она должна была знать о камере, должна была знать, что ее отец следит за каждым ее шагом. Она обвела меня вокруг пальца, чтобы я трахнул ее. Мой маленький сексуальный птенчик. Она — мой враг, но я могу лишь хотеть ее. Я поднимаю руку и заправляю прядь волос ей за ухо. Теперь дело не в том, что я хочу ее тело, хочу трахать ее всеми известными мне способами. Теперь это больше. Она должна принадлежать мне. Она будет моей, пока я не сдохну.
Я все еще хочу наказать ее. Я никогда не терял жажды к ее крови. Мне всегда нужны будут ее страх и боль. Таким я был рожден. Таким меня вырастили. Это все, что я видел в жизни. Все, чем я стал. Монстр, влюбленный в боль и смерть. Как это жалко.
— О чем думаешь? — невнятно спрашивает она.
Я фыркаю.
— Мне стоило бы спросить тебя о том же самом в момент, когда ты все вспомнила.
— Я знаю… — она моргает несколько раз, и хмурится. — Я не уверена, как я чувствую себя. Я едва могу поверить, что все это правда, но это у меня в голове… так что, пожалуй, правда.
— Так тяжело поверить в то, что ты когда-то меня хотела?
Она поднимает голову.
— Нет, но…
— Даже больше, чем я хотел тебя?
Она делает резкий вдох.
— Ублюдок.
Я ухмыляюсь.
— Мистер Ублюдок для тебя.
Она фыркает так громко, что почти закашливается.
Я смеюсь.
— Знаешь, когда я впервые трахал твою киску, звуки, который ты издавала, были похожи на то, как ты сейчас смеешься.
— Иди в задницу… так не честно.
— Честно теперь, когда ты помнишь.
— Я помню лишь отрывки, а не всю историю целиком, — она сглатывает. — Много я не помню вообще. Маму, например.
Я закрываю рот. Несколько секунд я пытаюсь забыть, что она вспомнила свою мать. Но что-то на задворках моего разума нашептывает мне, что она имеет право знать. Если я хочу, чтобы она осталась, она должна верить в то, что я говорю правду. Мне нужно быть с ней честным. Даже если это один раз.
Я практически перестаю дышать.
— Твоя мать мертва.
У нее отвисает челюсть, и она смотрит на меня так, будто только что увидела мертвеца.
— Она упала с лестницы.
— Что? Откуда тебе знать? — спрашивает она.
— Потому что ты была права. У нас общая история. У тебя, и у меня. Мы играли в доме твоего отца. Они были заняты разговорами, а мы много бегали, играя в догонялки. Однажды твоя мать вышла из двери как раз, когда я бежал. Я не видел ее, а потом… — я вздыхаю, — я ее убил.
Шок на ее лице сменяется чистым отвращением. Я ожидаю, что она набросится на меня и ударит. Вместо этого, она берет бутылку с виски и пьет большими глотками так, что почти давится.
— Эй, сбавь обороты, — произношу я, выдергивая бутылку из ее пальцев, пока она не осушила ее.
— Тебе ведь по барабану, — выплевывает она.
Я смеюсь. Она снова звучит, как прежде. Я боялся, что после всего, что я с ней сделал, она потеряет свою искорку, но я ее вижу. Она все еще горит. Она осталась тем, кем и была. Она здесь, просто передо мной, осталось лишь взять. Все, чего я так долго жаждал, становится моей реальностью. Она полностью и абсолютно моя, и она больше не сбежит от меня. Это настолько, мать твою, идеально. Учитывая тот факт, что я только что рассказал ей о том, кто убил ее мать.
— Чтобы ты понимала, нет! — произношу я, отставляя бутылку. — Я не позволю алкоголю портить мою собственность.
Она фыркает и кивает, с силой сжимая губы.
— Собственность. Ну конечно.
Я беру ее за подбородок, слегка закидывая ее голову.
— Ты — моя, Джей. Всегда была. Ты никогда не была ничьей другой. Ты даже сама себе не могла позволить думать о ком-либо другом, кроме меня, несмотря на то, что была шлюхой.
— Катись на хрен! Ты можешь обладать моим телом, но тебе не получить мое сердце.
Я вскидываю голову.
— Ты правда в это веришь?
Несколько секунд она молча смотрит на меня, а потом отворачивается. Она знает, что я имею в виду. Я сказал правду. Я на самом деле люблю ее. И она это знает. Знает, что я рискнул бы всем, чтобы удержать ее. А еще она знает, что больше не может сопротивляться чувствам, которые переполняют её. Я ведь тоже это видел. Ее глаза не прекращают умолять меня держать ее, целовать, трахать. Она всегда сопротивлялась мысли отдать себя мне в распоряжение только потому, что ей это кажется неправильным. Она научилась сопротивляться и отрицать саму себя. Когда у нее отняли и это, она поняла, что ей это и не нужно. Все, в чем она нуждалась, была любовь. Ее пугает то, что я собираюсь дать ей. Это, и тот факт, что она никогда и не думала, что ей понравится вся эта хрень с избиением.