– Так ты одна – здорово!
– Я вот все думаю… – Она откинулась на спинку дивана. – Поузи поступила в аспирантуру Колумбийского университета, факультет психологии. А Кобби нужно обучение более качественное, чем он получает здесь. Пожалуй, Нью-Йорк подошел бы нам больше всего.
– Поузи с собой возьмете?
– Ей, конечно, надо использовать свой шанс, а с другой стороны, для Кобби лучше будет, если она останется с нами. Знаешь, честно говоря, я с ума схожу, думая о Поузи – ее я тоже не хочу терять. Если б я купила большую квартиру или особнячок, мы смогли бы жить достаточно уединенно.
– То, о чем ты говоришь, стоит целое состояние, – сказал я. – Частные школы – еще десять – пятнадцать тысяч в месяц. Плюс уроки музыки. Тебе по карману все это?
– Фонду – по карману, – ответила она. – Я не дам Паркеру Гиллеспи распоряжаться моей жизнью.
Так вот зачем она звонила Гиллеспи: Лори подумывала о переезде в Нью-Йорк еще до встречи со мной.
– Это было бы здорово. Хотелось бы мне быть рядом, когда Кобби впервые услышит Баха. Или Чарли Паркера.
– Ты должен быть рядом. Кобби нужно больше, чем музыка. – Лори улыбнулась, будто спохватившись, что сказала слишком много. – А ты бы хотел, чтобы мы переехали в Нью-Йорк? – Она чуть отстранилась и в качестве компенсации положила руку мне на колено. – Не хочу ставить тебя в затруднительное положение.
– Ну конечно хотел бы, – сказал я. – Представь, сколько прекрасных мест мы могли бы посетить вместе. – На слове «прекрасных» я понял, что говорю об иллюзии. Мне очень хотелось, чтоб иллюзия стала реальностью.
– Каких мест?
– «Метрополитен-опера». Музей Фрика[62]. Угол Бедфорд и Бэрроу в Виллидж. Вторая авеню воскресным утром в августе, когда все светофоры одновременно переключаются на зеленый и на несколько миль на улице не видно ни одной машины. Большой луг в Центральном парке. Эспланада на Бруклинских высотах. Готтэмский книжный базар. Около сотни великолепных ресторанов.
– Мы выберем из них один и будем ходить туда раз в месяц.
– Лори, – сказал я. – Когда в библиотеке тебе встретились мои тетушки, ты не просила их взять несколько снимков?
– Сфотографироваться? Так у них не было с собой фотоаппарата.
Более невинного ответа трудно было представить. Я рассмеялся:
– Я имел в виду «взять и вынести».
Она казалась сбитой с толку:
– А зачем?…
– Забудь. Хью рассказал мне, что семейные фото Стюарта исчезли. Он обнаружил пропажу после того, как у него побывали ты и мои тетушки, которым ничего не стоит затолкать Эмпайр-стейт-билдинг в пару хозяйственных сумок, причем никто этого не заметит. Не знаю, может, ты хотела немного встряхнуть его… Я глупость сморозил. Прости.
Это было больше чем глупость: это было нелепо. Лори никак не могла знать, что Стюарт собирался затребовать свой архив обратно.
– И теперь не хватает уже двух фотоархивов? Твоего и Стюарта?
– Невероятно странное совпадение, да?
– Настолько странное, что ты даже решил, что к этому имела отношение я. И ничего не сказала тебе. Все это звучит так, будто я, вместо того чтобы попытаться досадить Стюарту, что-то скрываю от тебя.
Она была права: именно так это и звучало. Я помнил, что Рэчел Милтон сказала мне о фотографиях Хэтча, но удивительная проницательность Лори уже направила этот разговор мимо любой темы, которая могла бы прикрыть мой необдуманный вопрос.
– Тпру! – скомандовал я. – Тише едешь, дальше будешь. В твоем обществе мне следует следить за своим языком.
– Кто подвозил тебя к больнице?
– Все. Понял, – сказал я.
На подъездную дорожку вырулила машина и остановилась перед гаражом.
Лори поцеловала меня в щеку:
– Помни, кто твои настоящие друзья.
В комнату вихрем влетел Кобби и радостно завизжал:
– Нэд, Нэд, я знаю фокус!
Поузи улыбнулась мне, опустила на пол коляску и поставила два пакета с покупками на столик.
– После кино я заехала, купила кое-какие книги и пару CD, которые рекомендовал Нэд.
– Я знаю фокус! – В глазах Кобби плясали чертенята. От него пахло попкорном.
– Напомни мне потом, сколько ты заплатила, я добавлю к твоему жалованью, – сказала Лори. – Привет, бесенок. Фильм понравился?
– Угу. А я…
– А ты хочешь показать фокус.
– Угу. – Он сделал драматическую паузу и напел мелодию с необычной гармонией. И залился смехом.
– Это выше моего понимания, – развела руками Поузи. – Он постоянно напевает это и каждый раз хохочет.
Кобби снова запел странную мелодию и на этот раз нашел ее настолько смешной, что допеть до конца не смог.
– Ну-ка, давай с начала и до конца, – попросил я. Кобби подошел, встал напротив меня, взглянул прямо мне в глаза и пропел музыкальную фразу полностью.
Мне показалось, я понял, отчего мелодия звучала так необычно.
– Хм, наперед задом это поешь ты, Кобби? – Выговорить предложение из шести слов с конца в начало заняло у меня больше времени, чем занимало у Кобби пропеть восемь тактов мелодии.
– Что-что? – не поняла Лори.
Сдавленно прыснув, Кобби подбежал к фортепьяно и наиграл мелодию.
– А теперь сыграй нормально, – велел я.
Он сыграл те же ноты в обратном направлении и ухмыльнулся Поузи.
– Бог ты мой, – ахнула она. – Это же из фильма.
– «Необъятный мир», – кивнул Кобби.
– Все ясно, – сказал я Лори. – Он решил стать Спайком Джонсом, когда вырастет.
– А Нэд останется ужинать? – спросил Кобби.
– Останется? – Лори глянула на меня.
– Надо же нам с Кобби прослушать хотя бы один из купленных дисков, – сказал я, размышляя о том, что после ужина я вернусь в Бакстон-плейс выяснить, что именно Эрл Сойер спрятал в комоде. Эрл Сойер был чем-то встревожен. Он лелеял надежду, что рассказы Г. Ф. Лавкрафта описывали реальные события, и едва не лишился чувств, когда я прикоснулся к первому изданию с авторским посвящением на форзаце. Я попытался припомнить имя: Флекнер? Флекер? Флетчер. У. Уилсон Флетчер, из «Фортресс», военного училища в Оулсберге, Пенсильвания.
Едва ли не полчаса Кобби сидел, зачарованный «Theresienmesse» Гайдна, лишь изредка поворачиваясь посмотреть, слышал ли я какое-либо особенное звуковое чудо. Время от времени он говорил самому себе: «Ух ты!» Когда зазвучало «Credo», он взглянул на меня озадаченно и восхищенно.
– Это называется фуга, – объяснил я.
Он повернулся к динамикам и пробормотал: «Фуга». Когда фуга завершилась, Кобби заявил, что пора смотреть мультики, и кинулся в комнату, что была по ту сторону камина.
На кухне Лори и Поузи сновали взад-вперед между столиком и плитой. Поузи спросила, видел ли я книги, что она купила Кобби, и я вернулся в гостиную. Поузи удалось разыскать адаптированные для детей краткие биографии Бетховена и Моцарта. Последней книгой в пакете была «Лучшие из леденящих кровь рассказов Г. Ф. Лавкрафта».
Я захватил ее на кухню и спросил:
– Это уж точно не для Кобби, верно?
– Разумеется, – ответила Поузи. – Мы с Лори на днях говорили о книге, которую вы приносили. Автор, кажется, Райнхарт? Тут всплыло имя Лавкрафта, и я заинтересовалась. Один парень с курсов повышения квалификации нейробиологов, на которые я хожу, большой почитатель Лавкрафта. Сама-то я его не читала, вот и решила попробовать. Отдельный пример – случайность, два – композиция.
– Ух ты, – вырвалось у меня, как минуту назад у Кобби.
– Тебе запрещено строить ей глазки, – сказала Лори и вручила мне бутылку вина. – Минут через двадцать все будет готово.
Я вылил остатки в свой фужер, вернулся на диван и начал читать «Ужас в Данвиче».
Рассказ начинался с экскурса в зловещую область на севере Массачусетса, где, зажатый меж лесистыми склонами мрачных холмов, прозябал ветхий городок Данвич. Поколения кровосмесительных браков между родственниками довели коренное население до вырождения. История становится более детальной после появления перед читателем Лавинии Уотли, уродливой альбиноски, которая в возрасте тридцати пяти лет дала жизнь похожему на козленка смуглокожему младенцу – Уилбуру. В семь месяцев малыш начал ходить, а говорить научился до того, как ему исполнился годик. Едва ему миновало двенадцать, как он вытянулся в парня с толстыми губами, желтоватой кожей, ершиком жестких волос и удивительной способностью приводить в ярость местных собак.
62
Музей в Нью-Йорке, где выставлено богатейшее собрание картин европейских мастеров живописи XIV – XIX вв.