– Порой, – продолжила Мэй, – в ее честности, как в зеркале, можно было увидеть свои болячки. Нэд, будь добр, положи мне еще ребрышек и немного салатику от «домохозяек Галилеи».
– Тоби ничего не пытался сказать в свою защиту? – спросил я.
– Не пытался, не мог, а если б мог, не сказал бы. – Нетти отобрала миску с суфле у Мэй и сгребла ложкой половину содержимого себе в тарелку. В ее тоне сквозила неприкрытая досада. – Тоби даже своему адвокату от силы пару слов сказал. Его обвинили в краже серебряной рамки для фотографии всего лишь потому, что какой-то хэтчтаунский обормот заявил, что видел его болтающимся рядом с домом.
Знакомое ощущение – будто равномерные электрические волны, пульсируя, побежали по моим рукам, и цвета, окружающие меня, вдруг засверкали. Я не знал наверняка, сколько времени у меня осталось. Откуда-то рядом появился Роберт, снедаемый ревностью. Я сказал:
– Спасибо вам всем за праздник, но сейчас я хотел бы вернуться в дом и ненадолго прилечь.
– Иди, конечно, – спохватилась Нетти. – Если ты рухнешь на землю с пеной у рта, я почувствую себя самой несчастной старухой в мире.
Жужжащие пульсации в моих венах угомонились, желтое пламя вокруг груди и плеч Кларка опало, вернулось в его куртку.
– Во время похорон Тоби кто-то что-то сказал, и это натолкнуло меня на мысль: Стюарт Хэтч – хозяин ваших домов. А я всегда думал, что они принадлежат вам.
Мэй нахмурилась. Кларк задумчиво усмехнулся крошечному кусочку мяса, отделенному им от свиного ребрышка. Нетти похлопала меня по руке:
– Сынок, тебе не стоит о нас волноваться.
– Из чего следует, что ваши дома в самом деле принадлежат ему.
– Вот уже много лет наша родня имеет деловые отношения с Хэтчами. Был момент, когда мы испытывали денежные затруднения, и мистер Хэтч, узнав о наших трудностях, оказал посильную помощь.
– Какого рода помощь?
– Мистер Хэтч планирует улучшить этот район. А пока мы можем оставаться здесь до своей смерти.
– А если Хэтча посадят в тюрьму?
– Да что бы ни случилось, с нами все будет в порядке.
– У нас есть защита, и защиту мы сотворили себе сами, – заявила Мэй. – Деньги Тоби – это то, что я назвала бы глазурью на плюшке.
Кларк встрепенулся:
– Кстати, о десерте: где хваленый картофельный пирог?
– Подождешь. Пусть мальчик сначала придет в себя, – сказала Нетти. – Сегодня не твой день рождения.
113
Идя через кухню и с каждым шагом явственнее чувствуя незримое присутствие брата, я позвал:
– Роберт, покажись.
Я вошел в гостиную.
– Ты знал, что Стюарт купил их дома? Что происходит? Нельзя давать ему развернуться в квартале на Вишневой. – Я представил, как мой безмолвный двойник; стоит передо мной и усмехается над моей растерянностью.
Устало тащась вверх по ступеням, я думал: «Глазурь на плюшке за четыреста восемьдесят тысяч долларов?»
Дойдя до площадки, я вздрогнул и остановился: пристально, со сдержанным любопытством из дальнего конца коридора смотрел на меня Говард Данстэн. Я с трудом подавил желание броситься наутек, вниз. Слабая улыбка играла на губах Говарда. Он радовался моему дню рождения. Роберт и я скрасили ему скуку вечности, подарив драму более занимательную, чем он предполагал.
– Сходи-ка, напугай своих дочерей, – сказал я. – Видеть тебя не могу.
Выражение его лица говорило: «Не понимаешь, не понимаешь самой сути». Он отвернулся, наклонил голову к окну и исчез.
Я подошел к окну и глянул вниз. Четыре нарядно одетых человека за столом для пикника. Облаченный в такую же, как у своего двойника, розовую экстравагантность, элегантный и беззаботный Роберт балагурил с Нетти, и та светилась от удовольствия. Он сейчас казался мне потрясающе красивым – даже после того, как в ту ночь, когда он скакал среди светляков и огненных птиц, я разглядел в его душе клокочущую бездну несчастий.
Я отошел от окна и увидел, что дверь в спальню Нетти и Кларка полуоткрыта Вряд ли сознавая, что делаю, я вошел в их комнату. Два раздельных шкафа стояли у дальней стены, и два кресла виднелись из-за двуспальной кровати с белыми подушками и выцветшим желтым покрывалом. Я вдруг почувствовал себя насильником. Высокий комод с выдвижными ящиками стоял напротив кровати. Единственный в спальне платяной шкаф расположился у стены справа от меня.
Сладковатый, несвежий запах лавандового саше витал в комнате. Одну половину вешалки занимала одежда Кларка, другую – длинные, просторные платья Нетти. Аккуратные стопки свитеров и хлопчатобумажных рубашек заполняли большую часть полки, тянущейся над вешалкой. Светло-коричневая папка из манильской бумаги лежала в дюйме от края полки, за рубашками.
В папке было много черно-белых фотографий – по всей вероятности, Нетти и ее сестер, выстроенных по ранжиру перед домом на Нью-Провиденс-роуд; Кларка Рутлиджа, запечатленного в картинной позе в узких брючках; Стар Данстэн в ночном клубе у фортепьяно, поющей «Этого у меня не отнять». Единственным способом очистить тетушек от подозрений было взглянуть на снимки. Я открыл папку и вытащил наугад три фотографии, уже зная: кто бы ни были эти люди, они не были Данстэнами.
Молодой человек в соломенном канотье поставил одну ногу на подножку, как мне показалось, «мармона». Студийный портрет девушки лет восемнадцати с челкой из прямых черных волос, с жемчужными бусами, в белом платье до середины икр и шелковых блестящих чулках – она улыбалась, глядя на свиток диплома. Снимки этих же людей в более старшем возрасте: он – в костюме-тройке, она – в шляпе-колоколе позировали за спинами двух мальчиков в матросках, одному из которых было чуть больше годика. Я вложил фотографии обратно и вытянул другие. Симптомы припадка вдруг вновь проснулись, гарантируя мне «веселое» продолжение праздника.
Наряженный в почти кукольный жакет с галстуком-бабочкой, маленький мальчик с челкой, как у его матери, сидел на стуле фотографа перед заставкой-задником, изображающей итальянский город на склоне горы. Его лицо было почти точной копией трехлетнего Нэда Данстэна с фотографии, которую дала мне мама.
Я вытащил одну из фотографий класса Эджертонской академии, которую, как полагал Спайк, я хотел отыскать. Двадцать мальчиков-подростков стояли в три ряда на ступенях перед школой. Хмуро глядя в объектив с самого края дальнего ряда, одинокий и несчастный, мрачный как Калибан[65], стоял собственной персоной тринадцатилетний Нэд.
Выйдя из спальни, я наткнулся на Роберта – привалившись спиной к стене, он улыбался мне:
– Нетти и Мэй – идеальная пара мошенниц. А вот о Кларке могу лишь сказать, что этому человеку место в Сенате. Ничего, что я воспользовался твоим отсутствием и познакомился с родственничками, а?
– Мне все равно.
Роберт взглянул на папку в моих руках и чуть прищурился:
– Это то, что я думаю?
Я рывком протянул папку ему:
– Отнеси в машину. Мне нужно вернуться в «Медную голову» до начала приступа.
– А «отложить» его никак нельзя?
– Я и так уже отложил его, как никогда, – ответил я.
– Вот видишь, ты еще кое-чему научился, – усмехнулся Роберт и исчез.
Когда я вышел на задний двор, Кларк и тети посмотрели на меня с удовлетворенным любопытством.
– Ты чего скачешь туда-сюда? – спросила Нетти.
– Да пока не началось, – сказал я. – Лучше, наверное, мне вернуться в гостиницу. Еще раз огромное спасибо за праздник. И за новую куртку – она очень нравится мне, тетя Мэй. – Тут я вспомнил о вопросе, на который не получил ответа. – Мы говорили о Тоби. А взлом какого дома в Хэтчтауне ему инкриминировали?
– А разве в Хэтчтауне сыщешь серебряные рамки для фотографий? – хмыкнул Кларк.
– Нетти сказала, что у дома его видел какой-то тип из Хэтчтауна.
– Мерзавец по имени Спелвин сказал, что видел Тоби там, в Эллендейле. В те времена такие как Тоби без крайней нужды никогда не гуляли по Эллендейлу.