– Ни фига себе!
Я отпустил его талию, он отпустил меня. Лицо его зарделось. Покопавшись, Флетчер расстегнул молнию на своих брюках и запустил в ширинку руку.
– Спасибо за книгу, – сказал я, впервые с начала моих экспериментов в развалинах дома зная, что могу заморозить человеческое сердце, и послал сосульку в сердце Флетчера. Так, с рукой в ширинке, он и рухнул на пол замертво.
Что бы я ни решил сделать с его телом, нужно было подождать до начала комендантского часа. Я засунул труп под койку и надел форму, затем полотенцем вытер следы на полу и окне. Встав на стул, промокнул пятно на потолке, затем устроился читать.
Должен признаться: экстаз – это гораздо более глубокое чувство, чем сексуальное удовлетворение. Прочитать самые потаенные подробности того, что я сам достоверно знал о мире и о самом себе, – открытым текстом, в стройных линиях строчек уже на вступительной странице. Более того, узнать, что этот мудрец, этот провидец (живший в Провиденсе, на Род-Айленде, как упоминалось во взбесившей меня своей небрежной поверхностностью аннотации на отвороте обложки) проник в Тайну куда более глубоко, чем я. Необходимо было сделать определенные допущения, поскольку мудрец решил преподнести свои знания в беллетристической форме. Но он подтвердил и истоки моей Миссии, и природу моих Прародителей. Он назвал их славные имена: Ньярлатхотеп, Иог-Сотот, Шаб-Ниггурат, великий Ктулху.
«Ужас в Данвиче» стала моей Книгой Бытия, моим Евангелием, моим гнозисом. С изумлением и радостью я прочел ее, потом перечел еще раз. Чтение прервали лишь однажды – соседи курсанта Флетчера, пучеглазые будущие ротарианцы[17] Вудлетт и Бартленд, влетевшие ко мне без стука и так же быстро вылетевшие обратно. Прежде чем жадно проглотить книгу в третий раз, я поднял голову и заметил, что за окном темно. Было три часа ночи. С неохотой закрыв обложку, я вытянул труп из-под койки, приволок его к колоннаде, выходившей на плац, перевалил через бортик и столкнул вниз. Падение с четвертого этажа, подумал я, то что надо. В спешке я забыл вытащить руку Флетчера из ширинки.
Именно эту тему, надеялся я, капитан не затронет.
– «До некоторой степени», говоришь, – сказал Скуадрон. – И другом тебе он не был.
– Вы же сами сказали, у меня нет друзей.
– Вы с ним никогда не коротали время, не вели задушевных бесед, так?
– Что-то не припомню, – покачал головой я.
– Курсант артиллерийского курса Флетчер привлек чрезвычайно пристальное внимание крайне нежелательного толка к нашему заведению.
Очевидное самоубийство курсанта «Фортресс» привлекло внимание властей и общественности, и, хотя аутоэротический аспект суицида нигде официально не фигурировал, факт того, что правая рука флетчера была в позиции «Мэри», мгновенно стал достоянием всего училища и расположенных поблизости окрестностей, вызвав потрясение, неприязнь и скабрезное недоумение. Он прыгнул навстречу смерти, занимаясь этим?
Вскрытие лишь сгустило тайну. Флетчер умер в результате тяжелого сердечного приступа, но не от переломов, вызванных падением с колоннады. Он не только был мертв до того, как его тело ударилось о землю, – смерть наступила в период между шестью и двенадцатью часами, то есть прежде, чем один или несколько злоумышленников сбросили его на плац. И вновь в училище нагрянули полиция и пресса. Всех, кто был в расположении «Фортресс» вечером в пятницу перед рождественскими каникулами, в том числе и меня, допросили и передопросили в попытке выяснить, где находился Флетчер в момент своей смерти, где укрывали его тело в течение нескольких часов и кто столкнул его вниз. Следы спермы запоздало были обнаружены на мундире, и из этого родилась широко распространившаяся версия, что курсант умер в разгаре «секс-вечеринки», а его преступные партнеры прятали тело до того момента, когда им удалось от него избавиться в расчете списать все на самоубийство.
Администрация «Фортресс» громогласно заявила, что половые извращения строжайшим образом запрещены сводом законов чести устава училища. Последней попыткой администрации замять скандал стало заявление о том, что некий посторонний развратник пристал к курсанту артиллерийского курса Флетчеру по пути в столовую и силой завлек его в отдаленный угол территории училища, где аморальные заигрывания маньяка вызвали у несчастного сердечный приступ, после чего злодей затаился, пока ему не удалось таким образом распорядиться телом жертвы, чтобы тень пала на невиновных. Курсант Флетчер покорился смерти, но не бесчестью, и училище приняло решение учредить в его честь Кубок Мужества, который будет вручаться в день ежегодной ассамблеи курсанту артиллерийского курса, который более всего Заслуживает Быть Примером Следования Ценностям, Изложенным в Кодексе Чести. Когда эта чушь одержала победу, я рассудил, что все сложилось для меня как нельзя лучше. История давно исчезла из газет, и уже в течение месяца ни полиция, ни репортеры не показывались у нас. Единственным существенным результатом расследований стало исключение печально знаменитого и чрезвычайно популярного на кавалерийском курсе типа, который, будто показывая размеры пойманной рыбы, разводил руки на определенные расстояния при упоминании имен других курсантов.
– Любопытная деталь: выходит так, что ты был последним, кто видел Флетчера живым, – продолжил Скуадрон.
Я помотал головой, демонстрируя изумление и неверие.
– Курсант говорил своим соседям по комнате, что он, мол, пошел в столовую, да, кстати, по пути надо бы заскочить к тебе, оставить книжку, которую ты просил почитать, а то вдруг потом забудет, ну ладно, увидимся за ужином, пока… Он заявляется к тебе в комнату, видит, что ты не уехал, и вручает книгу. Так было дело?
– Он был заботливым парнем, – проговорил я. – Он хотел оставить книгу, чтобы я нашел ее, когда вернусь с каникул. – Я разгладил ладонью складку на одеяле.
– А в библиотеке ты взять ее не мог?
Сколько раз меня допрашивали, но мысль о книге никому в голову не приходила. Уже одно то, что мысль эта пришла в голову капитану Скуадрону, казалось угрозой.
– В нашей библиотеке ее нет… Это сборник рассказов.
Я разгладил еще одну несуществующую складку.
– Какого рода рассказов?
– Я не знаю, как бы охарактеризовали их вы, сэр.
– Дай-ка взглянуть.
Я подошел к столу и открыл верхний ящик. Омерзительное видение скуадроновских пальцев, оскверняющих священный текст, вдруг затопило мой рассудок. Достав книгу, я показал обложку. Капитан прищурился:
– Не слыхал о таком писателе.
– Я тоже.
Я положил книгу на стол и, избежав одновременно и осквернения, и опасности, ощутил чувство огромного облегчения, заставившее гулко забиться мое сердце. Когда я снова обернулся на Скуадрона, он, хмурясь, тянул ко мне руку.
– Я думал, вы хотели…
Он сделал пальцами манящий жест.
Я вложил мое сокровище в поджидавшую его лапу.
– Вы, мальчишки, считаете, что эти глупые трюки могут задурить кого угодно, но мы все это уже проходили. – Открыв книгу, капитан стал резко переворачивать листы. Не отыскав в ней картинок с голыми женщинами, он прижал большим пальцем оставшиеся страницы и быстро пролистал их. – Что-то ты очень уж дергаешься. Неужели здесь ничего такого нет?
Взяв книгу за обе половинки обложки, он раскрыл ее, перевернул и потряс. Ничего не выпало.
Скуадрон бросил книгу на комод и снова привалился к шкафчику:
– Почему ты в тот вечер не ходил на ужин?
– Есть не хотелось.
– Парни в твоем возрасте есть хотят постоянно. Ну да ладно, оставим. Как сам-то думаешь, что случилось с курсантом Флетчером?
– Я думаю, начальник училища абсолютно прав, сэр. Какой-то бродяга наскочил на него между казармой и столовой, и курсант так напугался, что умер от разрыва сердца. Жаль, я не пошел ужинать с Флетчером: на двоих-то он бы не стал нападать.