— Должна тебе сказать, умник, что это не мой ухажер, а брат Эдварда Старра!
Пастор продолжал жевать.
— Этот торт, — сказал он, сдержанно облизнувшись, — ты пересластила.
— Вы только послушайте его! — пробормотала Лили и помчалась обратно в гостиную. Там она застыла, широко раскрыв глаза и беззвучно шевеля губами: перед ней стоял совершенно голый Хобарт, аккуратно складывавший свои трусы.
— Ты не посмеешь! — наконец воскликнула Лили.
— Кто это сказал? — огрызнулся Хобарт.
— Хобарт Старр, ты сейчас же пойдешь домой, — приказала ему Лили. — Потом я все объясню.
Вместо ответа он метнулся к ней и крепко прижал к стенке. Она попыталась схватить его всей пятерней за член, но Хобарт, вероятно, это предвидел и поймал ее руку, после чего влепил пощечину. Потом он быстро вставил в Лили орган и обслюнявил все ее лицо. Она машинально вскрикнула (скорее, от воображаемой, нежели от реальной боли), словно под рукой неопытного интерна.
По знаку Лили Хобарт вскоре перенес ее через всю комнату, чтобы она могла видеть, чем занимается проповедник.
Тот доел голландский яблочный торт и приступил к ревенному пирогу с решеткой.
— Тебе нравится за ним наблюдать, или вернемся к стенке? — спросил Хобарт.
— Хобарт, умоляю, — запричитала она. — Отпусти, ну пожалуйста.
Тогда он вонзился еще глубже и, судя по ее гримасе, все-таки причинил боль.
— Ты ведь помнишь, Лили, я долго не могу кончить. Да, я медлителен, но забочусь о тебе больше других. Сегодня на меня свалилось великое счастье. Понимаешь, назло всем остальным, ты была суждена мне… Как ты податлива, Лили!
После этих слов она начала извиваться, пытаясь вырваться, но он крепко ее поцеловал и снова загнал свое орудие.
— Это чертовски несправедливо! — казалось, Лили не произносит, а выхаркивает слова. — Ральф, — крикнула она в сторону кухни, — иди сюда и наведи порядок.
Во время оргазма Хобарт так громко вскрикнул, что пастор вышел из кухни. Он с большим трудом проглотил кусок, напомнив Хобарту участника соревнования по поеданию тортов, и осуждающе взглянул на совокупляющуюся парочку.
Пару минут спустя, покончив с Лили, Хобарт начал одеваться, судорожно зевая и качая головой, тогда как Ральф вновь принялся упрямо и методично снимать с себя одежду, словно запасной или дополнительный игрок в каком-то изнурительном состязании.
— Хватит, нет! Я сказала: нет! — заорала Лили, видя, как на нее надвигается голый Ральф. — Я больше не хочу в этом участвовать.
Но он уже схватил ее в охапку и прижал к стенке еще плотнее, чем в прошлый раз.
Тем временем Хобарт стоял, пошатываясь, на пороге кухни. Он тотчас заметил, что проповедник съел целых два торта.
Внезапно Хобарт проголодался, но вместе с тем его тошнило: разрываясь между этими позывами, он вертелся вокруг кухонного стола, как заводной. Наконец уселся перед шоколадным тортом-безе и очень медленно, манерно отрезал маленький кусочек.
Лакомясь тортом, он подумал, что, несмотря на свой мнимый пыл, так и не получил удовольствия от совокупления с Лили. Почему-то оно потребовало напряженных усилий, и хотя он, казалось бы, сделал все, как следует, чувства высшего облегчения не испытал. Теперь он уже не удивлялся, почему Эдвард Старр ее бросил: удовлетворить мужчину Лили неспособна.
Съев почти половину шоколадного безе, Хобарт предположил, что парочка уже достигла оргазма: послышалось хриплое сопение, а затем, как и прежде, донесся воинственный клич проповедника, полный облегчения. Лили тоже закричала, словно взывая к горе за окном: «Я умираю, умираю!» Чуть позже она истерично взмолилась к кому-то или чему-то неведомому: «Ну, не могу же я вот так отдаться!» Затем, примерно через секунду, Хобарт услышал свое имя и мольбу Лили о спасении.
Хобарт вытер скатертью рот и пошел взглянуть на них. Лили и Ральф плакали, свободно держась друг за друга, а затем оба поскользнулись и упали на пол, не прерывая соития.
— Черт возьми, ну вас к лешему! — с отвращением сказал Хобарт.
Он отвернулся. В самом конце стола красовался весьма аппетитный пирог с темно-коричневой корочкой и золотистым соком, вытекавшим из причудливых, симметрично расположенных отдушин, как в газетной рекламе. Хобарт вонзил в него нож и попробовал крошечный кусочек. У пирога был такой изумительный вкус, что, хотя Хобарта подташнивало, он не удержался и, отрезав себе ломтик, начал торжественно жевать. Пирог был абрикосовый или, возможно, персиковый — Хобарт не как следует не распробовал.