Фургон стоял закрытым, с заглушенным мотором и выключенными фарами. Внутри, кажется, никого не было. Просто кто-то приехал на такой вот машине и поставил ее тут, нечего бояться!
Но на меня этот глухой черный кузов произвел гнетущее впечатление. Последняя капля на сегодня, спасибо, больше не надо!
– Знаете, я передумала, – сказала я. Понятное дело, ему это не понравится, но мне моя жизнь важнее, чем чье-то там недовольство. – Если можно, я вызову такси и подожду с вами!
Он мне не ответил. Я вообще ни звука за своей спиной больше не слышала! Мне это ой как не понравилось. Медленно, как во сне, я начала оборачиваться, но посмотреть на него так и не успела: мне на голову обрушился сокрушительной силы удар, и мир просто разлетелся на осколки, а вместе с ним и я.
Глава 16
В кино все время показывают, что главный герой после того, как его оглушили, приходит в себя достаточно бодро. То есть он морщится и стонет минуты полторы – чтобы обозначить, как сильно он страдает. А потом он снова гарцует, как трехмесячный козлик, и без проблем вырубает отряды террористов.
Я была далека от такой прыти. Голова раскалывалась и, думаю, со стороны напоминала треснувший арбуз. Рана точно была, потому что волосы от крови слиплись в тяжелые пряди, но я не могла сказать, где именно она находится, потому что болело все. Меня мутило и, судя по мерзотному привкусу во рту, вырвало, но не здесь и непонятно, когда. Однако я могла видеть и не потеряла контроль над телом – уже что-то!
Хотя какой толк от этого контроля? Придя в себя, я обнаружила, что примотана скотчем к какому-то стулу, руки за спиной, никак не освободиться. Я в грязной подсобке, настолько темной, что и не рассмотреть. В воздухе пахнет бензином и машинным маслом, не слышно никого и ничего.
Словом, я на дне. И нет, это даже не придонный слой воды, где есть хоть какое-то чувство парения, это – дно! Меня похитили, и судя по тому, как со мной обращались, моя жизнь оценена не очень высоко. Меня выцепили быстро и грамотно, значит, за этим стоят те же люди, что избавились от Регины. Никто не знает, где я… Даже я не знаю, где я!
Вот и что мне теперь делать?
Больше всего хотелось расплакаться. Настолько, что все мысли крутились только вокруг этого. Я понимаю, что это ужасный вариант, который ничего не решит, но я уже устала быть сильной. Я хочу разреветься, поднять белый флаг, сказать, что я сдаюсь и я так больше не буду!
Но куда меня это приведет? Да туда же, куда и Регину, эти ребята действуют без жалости. Если я хочу остаться в живых (а я хочу), нужно думать, думать, думать, а не плескаться в жалости к самой себе.
Хорошая новость только одна: я все еще жива. Судя по ссадине у меня на голове, мою смерть уже не попытаются выдать за самоубийство, так что у нападавших нет причин осторожничать. Если бы они хотели, они могли убить меня прямо на парковке, а вместо этого они притащили меня сюда.
Причина может быть только одна: моя судьба еще не решена. Не окончательно, по крайней мере. Но это не из-за жалости ко мне, просто никому не хочется брать на себя такую ответственность. С точки зрения уголовного права, похищение – это одна статья, а убийство – совсем другая.
Так что какой-то шанс на спасение у меня есть. Крошечный – но я готова держаться даже за него!
У меня ведь есть причины жить. Дело не только в памяти Регины или в Наташе – о них я сейчас думала меньше всего. Все свелось к моему собственному будущему. Мне нравится моя жизнь! У меня есть желания, я не готова ее отпускать, а сейчас, в моем нынешнем положении, она кажется просто идеальной… Если выберусь отсюда, скажу Владу всю правду. Плевать на смущение и все эти «а вдруг», которых так боится моя гордость. Такая вот сделка с судьбой: выжив, перешагну через всю эту мишуру ради чего-то по-настоящему важного.
В подсобке вспыхнул свет, ударив по глазам ослепляющей болью. На самом-то деле, лампочка была рыжая и неяркая, не больше сорока ватт. Но в моем нынешнем состоянии и это было похоже на вспышку молнии прямо перед лицом, мне потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к новым условиям. Когда зрение вернулось, я обнаружила, что в дальней части подсобки, у самой двери, стоит Ольга Брилева.
Это меня не шокировало. Удивиться тут можно только тому, что она явилась лично! Но как иначе? Это ведь ее дело, не похоже, что она готова кому-то его доверить. Она смотрела на меня с нескрываемым презрением, с ненавистью даже, будто мы были врагами последние пятнадцать лет.
Она молчала, я – тоже. Не думаю, что мольбы о пощаде принесли бы мне хоть какую-то пользу. Я воспользовалась этой паузой, чтобы осмотреться.