Занявшись нелегальной продажей алкоголя, Дион сменил пять мест работы, заработав на этом в 1918 году всего лишь $9919.
Возможно, О’Бэнион стал первым угонщиком той эпохи. Утром 30 декабря 1919 года, незадолго до начала действия запрета, Дини (как его называли многие друзья) увидел, что переулок в Чикаго Луп был заблокирован грузовиком.
Машина, груженная виски Grommes&Ullrich, находилась около отеля Bismarck, а водитель не обращал внимания на прохожих. Подчинившись внезапному импульсу, О’Бэнион вскочил на подножку, оглушил водителя и, выбросив его из кабины, уехал прочь. «Я понятия не имел, что делать дальше, – рассказывал он позже. – Покатавшись минут пятнадцать, направился к гаражу Гвоздя Мортона на улице Максвелл». (Помимо игорного дела и бутлегерства, Мортон занимался реализацией украденных автомобилей.) Примерно через двадцать минут телефонных переговоров нашелся салун – покупатель виски, а грузовик продали пивоварне Peoria.
Деньги легкие, риск малый. Однако в сравнении с оптовым производством и продажей алкоголя такая деятельность, сопряженная с опасностями, казалась сомнительной. Невероятно, но О’Бэнион понимал это! Он купил несколько пивоварен и вскоре стал одним из самых богатых бутлегеров Чикаго, но не прекращал угонять грузовики и совершать нападения на склады.
Свидетель обвинения по делу ограбления склада компании Price Flavoring Extract Company 14 марта 1921 года сообщил о двадцати баррелях похищенного алкоголя стоимостью $5500; аналогичный инцидент случился 12 апреля 1922 года с Susquemac Distilling Company, когда было украдено 225 ящиков виски на сумму $6075. О’Бэнион откупался или прибегал к запугиванию. Игра не стоила свеч, но этот сумасброд не унимался почти до самого конца. В середине 1922 года О’Бэниона поймали с поличным за очередным подрывом сейфа! Ему пришлось заплатить $30 000 за оправдательный приговор.
Этот хаос был не по душе Торрио. Он крепко держался за Аль Капоне: во-первых, Аль был усердным и послушным учеником; во-вторых, он хорошо понимал, что только правильно организованный криминальный бизнес является полноценным в привычном понимании.
Аль Капоне убедился в этом, видя, как работают и развиваются предприятия Фрэнка Йеля.
Торрио было достаточно сложно управляться со своими бандитами. Он стремился к систематизации; дикарям вроде О’Бэниона были нужны активные действия. Единственное, что Торрио мог делать в такой ситуации, – проводить свой план дальше при содействии Аль Капоне в практических вопросах и использовать успех в качестве аргумента, подтверждающего пользу.
Олдермены Кофлин и Кенна оказались крайне сговорчивы – беспорядки были нужны не больше, чем Торрио, но ему не хватало харизмы, которой обладал покойный Большой Джим. Джон не имел личного влияния над голосами итальянских выборщиков, но надеялся на деньги и связи, следовательно, позиция Торрио как лидера порока компенсировала недостаток гениальности Колозимо.
Торрио немедленно перешел к консолидации и расширению связей и активов. Он доверил Капоне руководство бильярдными и магазинами по продаже сигар.
Там, где убеждение казалось необходимым, Капоне вел переговоры, импонируя вкусу Торрио. Ему редко приходилось снимать бархатную перчатку с железного кулака. Как отмечал очевидец, «без каких-либо сознательных усилий, он источал угрозу, говоря слово «пожалуйста». В запасе у Капоне был особый взгляд. Он учил молодых гангстеров смотреть жертве в лицо, напрягая мышцы шеи и сохраняя глаза неподвижными, словно говоря: «Если продолжишь, горько пожалеешь».
Молодежь отрабатывала такой взгляд, выражающий максимальную угрозу, перед зеркалом, что Капоне приветствовал.
Торрио не только использовал Аль Капоне для усиления позиций в Чикаго, но и одновременно расширял присутствие в пригороде: таких местах, как Стикни, Форест-Вью, Позен, Берр-Оукс, Блю-Айленд, Стэгер, Чикаго-Хайтс и других городах и деревнях к югу и западу от Чикаго.
Пригородные бордели творили чудеса – некоторые работали круглосуточно в трехсменном режиме по восемь часов, усилиями шестидесяти проституток. Торрио осуществлял жесткое руководство, возможное только в провинции. Хотя в Чикаго еще оставались бордели, они были вынуждены сократить масштабы, сделавшись почти незаметными.
Ни к чему человек
не стремится
так рьяно,
как к установлению
правил поведения
для других людей.
Тридцать девушек делало Four Deuces почти гигантом на фоне Cort на 23-й улице, функционировавшего под прикрытием гостиницы и содержавшего всего восемь проституток; и Covart на улице Уэст-Мэдисон, которое могло позволить днем только три проститутки, а ночью – не больше восьми, иногда шесть.