Он зевнул. У него была чрезвычайно удобная кровать, и он планировал хорошо ею воспользоваться. Возможно до полудня.
Когда он вошел, Белгрэйв был тих. Слуги давно легли спать, и его бабушка, очевидно, тоже.
Слава Богу.
Он полагал, что любит ее. Это была чистая теория, потому что на самом деле она ему не нравилась. Но с другой стороны, кому она вообще нравилась. И он полагал, что должен проявлять по отношению к ней некую верность вассала феодалу. Она выносила сына, который потом женился на женщине, родившей его. Стоило быть признательным хотя бы за собственное существование, если больше было не за что.
Впрочем он и не искал других причин для привязанности. Августа Элизабет Кандида Дэбенхем Кэвендиш была, мягко выражаясь, не очень хорошим человеком.
Он слышал от людей, которые знали ее очень давно, что когда–то она, даже если и не была дружелюбной, то, по крайней мере, была не настолько недружелюбной. Но это было задолго до того, как он родился, до того, как двое из трех ее сыновей умерли. Самый старший умер из–за той же лихорадки, которая унесла ее мужа, а второй утонул в результате кораблекрушении недалеко от берегов Ирландии.
Отец Томаса никогда и не надеялся, что станет герцогом, имея двух совершенно здоровых старших братьев. Действительно, судьба — штука непредсказуемая.
Томас зевнул, не потрудившись прикрыть рот, спокойно идя через холл к лестнице. Вдруг, к его большому удивлению, он увидел…
— Грейс?
Она вскрикнула от удивления и споткнулась на последней ступеньке. Рефлекторно он прыгнул вперед, чтобы подхватить ее, его руки крепко держали ее за предплечья, пока она не нашла опору.
— Ваша милость, — сказала она устало.
Он отступил, с любопытством наблюдая за ней. Они давно обходились без формальностей с титулами, когда были дома. Она, фактически, была одной из тех немногих людей, которые звали его по имени.
— Почему, черт возьми, вы все еще не спите? — спросил он, — уже более двух часов ночи.
— На самом деле более трех, — вздохнула она.
Некоторое время Томас наблюдал за ней, пытаясь вообразить, что же потребовалось его бабушке, что ее компаньонка оказалась здесь в такое время. Он почти боялся даже подумать об этом; один дьявол знал, что она могла придумать.
— Грейс? — мягко спросил он, поскольку бедная девочка выглядела совершенно измученной.
Она моргнула, слегка тряхнув головой.
— Прошу прощения, что вы сказали?
— Почему вы блуждаете по дому?
— Ваша бабушка нехорошо себя чувствует, — сказала она с жалкой улыбкой. И затем быстро добавила: — Вы поздно вернулись.
— У меня были дела в Стамфорде, — сказал он резко. Он считал Грейс одной из его немногих настоящих друзей, но все же она была леди, и он никогда не оскорбит ее, упомянув Селесту в ее присутствии.
Кроме того, он все еще был раздражен своей нерешительностью. Какого дьявола, он проделал такую дорогу до Стамфорда и вернулся?
Грейс откашлялась.
— У нас был … волнующий вечер, — сказала она и почти неохотно добавила: — На нас напали разбойники.
— Боже милостивый! — воскликнул он, всматриваясь в нее более внимательно. — С вами все в порядке? Моя бабушка хорошо себя чувствует?
— Мы обе целы и невредимы, — заверила она его, — хотя наш кучер получил удар по голове. Я взяла на себя смелость предоставить ему три дня, чтобы поправиться.
— Конечно, — сказал он, внутренне ругая себя. Он не должен был позволить им ехать одним. Он должен был предвидеть, что возвращаться они будут поздно. А что с Уиллоуби? Маловероятно, что напали и на их карету, поскольку они поехали в противоположном направлении. Но, тем не менее, лучше ему от этого не стало.
— Я должен принести извинения, — сказал он. — Я должен был настоять, чтобы вы взяли в сопровождение еще кого–нибудь.
— Не будьте глупы, — ответила Грейс. — Это не ваша ошибка. Кто бы подумал… — она покачала головой. — Мы невредимы. Это — все, что имеет значение.
— Что они взяли? — задал он очевидный вопрос.
— Немного, — сказала Грейс так, как будто пыталась преуменшить значение случившегося. — У меня вообще ничего. Я предполагаю, что было очевидно, что я женщина несостоятельная.
— Бабушка должно быть безумно зла.
— Она немного расстроена, — согласилась Грейс.
Он почти рассмеялся. Он знал, что это выглядело неуместно и неподоброму, но он всегда обожал преуменьшения.
— На ней были изумруды, не так ли? — он покачал головой. — Старая летучая мышь до смешного любит эти камни.
— На ней действительно были изумруды, — ответила Грейс, и он понял, что она должно быть совершенно измучена, раз не ругает его за то, что он назвал свою бабушку старой летучей мышью. — Она спрятала их под подушками сиденья.
Он был поражен.
— Она?
— Я, — поправилась Грейс. — Она кинула их мне прежде, чем они ворвались в карету.
Он улыбнулся ее изобретательности, и затем, после мгновения неловкой тишины, произнес:
— Вы не упомянули, почему вы здесь в столь поздний час. Несомненно, вы тоже заслужили отдых.
Она замялась, заставляя его задуматься над вопросом, что заставило ее так смутиться. Наконец она призналась:
— У вашей бабушки странное желание.
— Все ее желания странные, — немедленно ответил он.
— Нет, это… хорошо… — она раздраженно вздохнула. — Я полагаю, что вы захотите помочь мне вынести картину из галереи.
Этого он не ожидал.
— Картину, — отозвался он эхом.
Она кивнула.
— Из галереи.
Она снова кивнула.
Он попытался предположить… но сдался.
— Я полагаю, что она просит один из тех небольших квадратных натюрмортов.
Она посмотрела на него так, как если бы у нее хватило сил улыбнуться.
— С фруктами в вазе?
Он кивнул.
— Нет.
О господи, его бабушка, наконец, сошла с ума. Это была хорошая новость, в самом деле. Вероятно, он сможет поместиь ее в приют. Он не мог представить, что кто–то станет возражать.
— Она хочет портрет вашего дяди.
— Моего дяди? Которого?
— Джона.
Томас кивнул, задаваясь вопросом, почему он спросил. Конечно, он никогда не знал своего дядю; Джон Кэвендиш погиб за год до того, как он родился. Но в Белгрейве вечно будет его тень. Вдова всегда любила своего среднего сына больше всех, и все знали это, особенно другие ее сыновья.
— Он всегда был ее любимцем, — пробормотал он.
Грейс вопросительно на него посмотрела.
— Но вы никогда не знали его.
— Нет, конечно, нет, — сказал он резко. — Он умер до моего рождения. Но мой отец говорил о нем.
Весьма часто. И никогда с нежностью.
Однако он посчитал, что должен помочь Грейс снять картину со стены. Бедная девочка не справится с этим самостоятельно. Он покачал головой.
— Тот портрет, что в натуральную величину?
— Боюсь, что так.
Господи. Прихоти его бабушки… Ну нет, он не собирается этого делать.
Он посмотрел Грейс прямо в глаза.
— Нет, — сказал он. — Сейчас вы не станете этого делать. Если она хочет в свою комнату эту чертову картину, утром она сможет попросить об этом лакея.
— Уверяю вас, я ничего так не хочу, как прямо сейчас удалиться к себе, но проще будет сделать так, как она хочет.
— Категорически нет, — ответил Томас. О господи, его бабушка действительно тяжелый человек. Он повернулся и пошел вверх по лестнице, но на полпути понял, что остался один.
Что это случилось с женщинами Линкольншира этим вечером?
— Грейс! — рявкнул он.
И затем, когда она немедленно не материализовалась на ступенях лестницы, он сбежал вниз и крикнул еще громче:
— Грейс!
— Да, здесь я, — выпалила она, поспешно выбегая из–за угла. — Ради Бога, вы перебудете весь дом.
Он пропустил это мимо ушей.
— Не говорите мне, что вы собираетесь идти за картиной.