— Ну конечно, побежим за помощью к отцу Бертье!
— Как это понимать — отцу Бертье?
Разговор в этом духе продолжался еще некоторое время. Каждый из спорящих то переходил в наступление, то шел на уступки, то обвинял другого, то оправдывал самого себя. Все кончилось тем, что Ферран в слезах убежал наверх, а Минар объявил, что идет прогуляться.
Как только Минар захлопнул за собой дверь, он сообразил, что понятия не имеет, куда идти, и что ему вообще не хочется гулять. Он предпочел бы работать над своей счетной машиной, но в верхней комнате плакал Ферран — даже с улицы были слышны его рыдания.
Он пошел по дорожке вдоль стены сада, пока не уперся в заднюю стену павильона Руссо. Даже отсюда Минар, как ему казалось, все еще слышал рыдания Феррана. Он вспомнил о сложном узоре из ниток и бумажек, который был выложен на полу комнаты, где сейчас завывал Ферран. Как бы тот в порыве ярости не уничтожил его «счетную машину»! И Минар решил, что надо заработать немного денег. На дорожке никого не было, он быстро перемахнул через стену и пошел к двери павильона, которая оказалась незапертой. Он зашел внутрь и взял со стола пачку бумаг. Ему было все равно, хватится их Руссо или нет. Он опять перелез через стену и пошел к обители.
Отец Бертье встретил его очень приветливо. Во время разговора со священником у Минара не шло из ума ревнивое восклицание Феррана: «отцу Бертье!»
— Я очень рад, что вы решили взять меня в союзники, — сказал Бертье, который привел Минара в свою комнату, усадил в кресло и налил в бокалы вина. Он принялся разглядывать страницы, принесенные Мина-ром. — Видимо, этот его «Эмиль» почти закончен. Интересно, как посмотрит на это парламент. — Он внимательно поглядел Минару в глаза. — Вы ведь не имеете отношения к парламенту? — И, помолчав, добавил: — Скажите, на кого вы работаете?
Минар в это время проигрывал в уме свою ссору с Ферраном и почти не слушал отца Бертье.
— Вам платит Д'Аламбер?
Ответа не последовало.
— Или Гримм? Или мадам Д'Эпине?
Минар дошел до того места в споре с Ферраном, где тот спрашивал, почему именно ему всегда приходится спать ближе к окну и почему это окно открывается или закрывается на ночь согласно пожеланиям Минара, а не его, феррана; на это Минар ответил, что чем спорить по таким пустякам, может быть, им лучше спать в разных комнатах; в ответ на это Ферран сказал, что так и надо сделать, а Минар стал его отговаривать. «Надо мне было сказать: „Хорошо, так и сделаем“, — думал Минар.
— А может быть, Дидро? — упорствовал Бертье. Не получив ответа, он сказал: — Что ж, ваше молчание весьма красноречиво, господин Минар. Мне все понятно.
Тут Минар наконец раскрыл рот:
— И вовсе он не так много переписывает, как ему кажется.
— Верно, — согласился Бертье. — Я без конца посылаю ему ноты на переписку, а он просто сваливает их в углу своей комнатки. А я ему плачу независимо от того, переписал он их или нет. Для Руссо главное — чтобы не было задето его самолюбие. Он притворяется, будто живет на деньги, заработанные перепиской нот, а его друзья притворяются, будто не оказывают ему финансовой поддержки. Но мы же оба знаем, какой он лицемер.
— Да, лицемер, — подхватил Минар. — И неужели это так важно, открыто или закрыто ночью окно в спальне? Знаете, мне кажется, что у него назревает какой-то кризис.
— Вы так думаете? — выпрямился в кресле Бертье. — Честно говоря, у меня тоже такое впечатление.
— Может быть, это из-за «Энциклопедии», — пояснил Минар. — Он говорит, что тратит много времени на переписку ваших материалов, а на самом деле его гораздо больше занимает «Энциклопедия». Не знаю, что он нашел в переписанных им главах, но убежден, что в этом таится причина его плохого настроения.
Бертье пришел в восторг. Так вот где сокрыта тайна работы Жан-Жака! Он пишет собственную энциклопедию — в противовес отвергнутым им Дидро и Д'Алам-беру.
— Как бы мне хотелось взглянуть на эту работу, — сказал он. — Вы, конечно, получите хорошее вознаграждение. — Бертье еще не заплатил Минару за те бумаги, что тот ему принес. Он пошел к письменному столу, отпер один из ящиков и вынул оттуда кошелек. — Сто ливров. — Он положил кошелек на маленький столик, возле которого сидел Минар. — Считайте это задатком за первую порцию «Энциклопедии». — Минар положил кошелек в карман, прикинув в уме, что даже за те главы «Энциклопедии», которые он переписал сам, он получит достаточно, чтобы купить дом. Благодаря «Энциклопедии» Минар вдруг стал богатым человеком, и внезапно он понял, что в этой мечте о богатстве нет места Феррану.
Распрощавшись с Бертье, Минар вернулся домой и горячо обнял Феррана, но ничего не сказал о кошельке. В дальнейшем он придумал легенду, будто регулярно зарабатывает, выполняя поручения торговца дровами, и таким образом сможет вносить свою долю на расходы по дому, хотя больше совсем не будет переписывать «Энциклопедию». Зато у него появится время на усовершенствование своей счетной машины. На это Ферран ничего не смог возразить.
— Не знаю, зачем вы тратите на это силы, — заметил Минар несколько дней спустя, застав Феррана за перепиской новых глав «Энциклопедии». — Вы оттуда ничего не почерпнете, кроме разных глупостей.
Из-за напряженности в их отношениях друзья стали еще чаще навещать Руссо, но теперь ходили туда по одному. Минар предпочитал бывать в Монлуи, когда там была одна Тереза. Она, конечно, глупа, но по крайней мере никого не убивала, а пристрастие к шахматам у Минара шло на убыль по мере того, как он все больше увлекался логическими умозаключениями, которые делал при помощи растущей коллекции «счетных машин» — тех самых «плетенок» из ниток и бумажек, на изготовление которых тратил столько времени. Ферран же приходил к Руссо, когда тот был дома, нарушал его уединение, навязывая ему многочасовые партии в шахматы, а сам тем временем пытался набраться мужества для встречи с хмурым Минаром.
Именно во время этих шахматных партий Минар прокрадывался в пустую рабочую комнату Руссо, все еще надеясь обнаружить неопровержимые улики преступления, логическое доказательство которого грозило затянуться до бесконечности или по крайней мере до тех пор, пока у Минара будет достаточно бумаги и ниток и пространства на полу, где можно раскладывать логические узоры. Карманы Минара заполняли клочки бумаги, где были написаны слова «если», «тогда» или «переходит» и фразы типа «возможная вина», «некое желание» и «тайная жизнь». Минар обращался с этими клочками крайне небрежно, и порой, когда он рылся в карманах в поисках чего-то совсем другого, они сыпались на пол, словно зловещий снег; однажды, обыскивая павильон Руссо, он выронил клочок бумаги, на котором было написано лишь одно слово — «УБИЙЦА!» и который Руссо впоследствии обнаружил у себя на столе.
Минар продолжал также навещать отца Бертье, принося ему части «Энциклопедии» Розье и все больше обогащаясь. Среди друзей и знакомых Руссо в Париже стали распространяться слухи и о важной работе, которую он предпринял, и об умопомешательстве, которое надвигалось на него вследствие одиночества, беспрерывных размышлений и простой жизни. Руссо интересовались не только Минар и Бертье; однажды вечером, перемахнув через стену и поднявшись на крыльцо, Минар увидел в комнате Руссо рывшегося у него в бумагах незнакомого человека.
— Вы кто? — спросил Минар.
Незнакомец вздрогнул, поглядел на пришельца и сказал:
— Я могу задать тот же вопрос вам — поскольку совершенно очевидно, что ни вам, ни мне быть здесь не надлежит.
— Тогда назовите мне свое имя, — потребовал Минар.
— Минар, — сказал незнакомец.
Какое удивительное совпадение, подумал Минар; видимо, его имя не такое уж редкое, как он думал.
— Это не мое настоящее имя, — сказал Минар.
— И не мое, — ответил Минар.
— Вы друг господина Д'Аламбера? — спросил Минар.
— Да, — ответил Минар. — И вы тоже?
— Разумеется. Но на самом деле меня больше интересует «Энциклопедия».
— Разумеется. Меня тоже.
У Минара голова пошла кругом. Продолжать этот сумбурный разговор, видимо, не имело смысла, и Минар (по крайней мере тот, который считал себя Минаром) вернулся домой. Больше ничего подобного не происходило, и Минару даже стало казаться, что это был сон, навеянный его напряженными занятиями со счетной машиной. Однако, поглощенный этими мыслями, он стал еще молчаливее, что, в свою очередь, повлекло ухудшение его отношений с Ферраном.