Лейтенант Дозьер также отметил, как Ладлоу уводил расследование в нужное ему русло. Помощь прокурорам — самоотверженный поступок с его стороны, этим он признал свое участие в несправедливом обвинении людей. Он ушел в отставку, чтобы не стать козлом отпущения для Полицейского Управления Лос-Анджелеса и города, которым придется выплачивать многомиллионные компенсации ошибочно осужденным людям.
О шестерых подставленных Ладлоу людях издательства немедленно предложили написать книги. Как и о самом писателе, дабы получить взгляд изнутри на его убийства.
Только Тревор отказался от предложения издателей. И от услуг адвокатов, предлагавших подать в суд на город.
Впервые в жизни ему дали две возможности разбогатеть по-быстрому, но он пересилил жажду наживы.
И Шарона любила его за этот поступок.
Тревор признался мне, что это непростое решение. На книге или судебных исках он мог бы заработать деньги, но они не стоят того, чтобы вновь переживать события, едва не разрушившие семью.
И если Шарона не верила раньше, то теперь можно смело утверждать: Тревор действительно изменился. У меня возникло ощущение, что их брак сохранится.
Но осталась загадка, не разгаданная Монком: кто же таинственный Рональд Вебстер, и откуда у него столько денег.
Монка это не интересовало. Он нашел убийцу — дело сделано.
Я задалась вопросом, почему эта часть тайны не гложет его, как убийства или ограбления, и после долгих раздумий догадалась.
Жизнь Рональда Вебстера не загадка, а секрет. Поиск ответа не наведет порядок, не разрушит несправедливость и не восстановит баланс. Он лишь принесет удовлетворение Стоттлмайеру. Мне. И, вероятно, вам.
Но не Монку. Ему все равно.
Мне бы хотелось рассказать, в чем разгадка, но ее пока не обнаружили.
Если вам удастся, сообщите.
Целая неделя потребовалась Монку, чтобы повесить зубоврачебный плакат. Во-первых, он выбирал правильное место на стене в правой комнате. Затем отцентрировал плакат, чтоб убедиться в его ровности, и балансировке остальной части комнаты с ним. Непростая задачка.
Уж поверьте, фэн-шуй и рядом не валялся с Монк-шуем.
Он закончил вешать плакат как раз перед вечеринкой с пиццей, организованной в его квартире в честь последнего дня пребывания в Сан-Франциско Шароны, Тревора и Бенджи. Они возвращались в Лос-Анджелес, где Тревор собирался вновь запустить садово-ландшафтный бизнес.
Единственными гостями были я, Джули и Монк. Стоттлмайера и Дишера не пригласили. Мы с Шароной не простили им нашего ареста. Конечно, они выполняли свой долг, но могли бы серьезнее побороться за нас.
Пиццу любезно предоставил Сорренто, наслаждающийся огромным количеством рекламных публикаций и ростом бизнеса в связи с нашумевшим арестом Яна Ладлоу. Джули ходила без гипса, но ее гипсорекламным концептом заинтересовались. Теперь каждый ребенок с гипсом в ее школе размещал рекламу, а она получала проценты. Сейчас она иногда надевает гипс на липучке, зарабатывая несколько лишних долларов.
Монк настоял на заказе неразрезанной пиццы, чтобы он сам отмерил и отрезал ломтики одинакового размера и идеальные по форме треугольники.
Он едва не выкинул пиццу, когда его измерения показали, что она не идеально круглая.
Нам с Шароной едва удалось убедить его не выбрасывать еду, напомнив, что она бесплатная.
— Потому что она дефектная, — поморщился он.
— Возможно, — пожала я плечами, — но на вкус весьма хороша.
— У нее недостаточно круглый вкус.
— Вы можете различить это? — удивился Тревор.
— А ты — нет?
— Нет, и полагаю, это не единственное, в чем я не смогу сравниться с Вами. Вы позаботились о моей семье лучше меня.
— Неправда, — возразила Шарона.
Тревор поднял руку, останавливая ее. — Хочу, чтобы Вы знали, мистер Монк: в этой области я попытаюсь затмить Вас. Это теперь дело всей моей жизни!
— Звучит отлично, — похвалил босс.
Тревор пожал руку Монку и вышел на улицу, где Джули и Бенджи пинали футбольный мяч.
Шарона подала Монку салфетку до того, как он попросил. — Еще одно прощание.
— Это первое прощание, — уточнил он. — В прошлый раз ты его пропустила.
— Хотелось бы все исправить, — вздохнула она. — Спасибо, что вернул мою жизнь, Эдриан!
— Ты однажды сделала для меня то же самое, — потупился Монк.