— Я очень ценю комплимент, — застеснялся Монк, — но не улавливаю смысл.
— Просто удивительно, что такой гений, как ты, может оказываться полным идиотом!
— В этом смысл Вашей речи?
— Я не расследую все преступления сам, а делегирую. Разумеется, я держу расследования под контролем и даю советы, но в основном распределяю дела в соответствии с уникальными талантами подчиненных, — растолковывал капитан. — У тебя есть команда квалифицированных детективов, так используй их! Для себя оставь то, что делаешь лучше всего, а остальное пусть разрабатывают другие.
— А если они что-нибудь упустят?
— Пусть так. Возможно, потом все исправится, возможно, нет. Тебе придется с этим жить.
— Не знаю, смогу ли, — вздохнул Монк.
— Значит, ты не готов быть капитаном.
— Вы так думаете? — растерялся Монк. — У меня недостаточная квалификация?
Стоттлмайер посмотрел на море. — Я не могу ответить на твой вопрос.
— Не можете или не хотите?
Я посмотрела на босса. Плохо уже то, что он заставил капитана выбирать между дружбой с ним и лояльностью к полиции. Мне показалось, Стоттлмайер сделал свой выбор, и очень корил себя за него. Теперь же, давя на него, Монк причинял капитану боль.
— Правда в том, Монк, что мне все равно, на своем ты месте или нет, — процедил Стоттлмайер. — Лучшее, что может случиться для меня и любого полицейского в этом городе — твой провал. Поэтому намекну тебе, за что я болею.
Я догадалась, о чем он, и если Монк умен, он тоже догадался. Я направилась к машине, надеясь, что босс последует моему примеру и удержит рот на замке.
— Спасибо за помощь, — поблагодарил он.
— Не проси ее снова, потому что больше не получишь, — отозвался капитан, стоя спиной к нему. — Ты сам по себе, пока не прекратится «синий грипп».
— Тогда я надеюсь, что ситуация исправится как можно скорее, — Монк сел в мою машину.
Вернувшись в управление, Монк собрал детективов и приказал Портеру наблюдать за перемещениями продавцов обуви, Уайатту найти угнанный автомобиль бывшей жены Ямады, а Чоу — найти поклонника Дайан Труби и привести для допроса. Сам же босс решил допросить Макса Коллинза, инвестора, потерявшего миллионы долларов, следуя никчемным астрологическим советам Аллегры Дусе.
— Почему Вы выбрали для себя дело астролога? — осведомилась я.
— Преследование продавцов обуви требует беготни и трудовых ресурсов; я для этого не нужен, — объяснил он. — Что случилось с Труби и Ямадой и так ясно, мы лишь не знаем их убийц. Для раскрытия этих дел достаточно настойчивости. Но убийство Аллегры Дусе является для меня полнейшей загадкой. Я знаю только, что она получила ранения ножом, но никаких улик на месте преступления нет.
— Надеетесь, встретив Макса Коллинза, получить озарение?
— Неплохо бы, — признался Монк.
— И Вы в порядке, после того, как отправили Портера, Уайатта и Чоу работать над оставшимися делами.
— Нет, и единственная вещь, не позволяющая мне свернуться в позу эмбриона и зарыдать — ремень безопасности.
— Но, так или иначе, Вы последовали совету Стоттлмайера.
— Уж в этом он хорош!
— Вы просто обязаны когда-нибудь сказать ему это!
— Он знает, — отмахнулся Монк.
Не понимаю, почему люди не могут поделиться ни с кем, даже с близкими, своими чувствами. Или они наивно полагают, что все вокруг экстрасенсы? Или думают, что публичное проявление любви или восхищения делает их слабее?
— Капитан уже слышал похвалы от Вас? — не унималась я.
— Он уже не хочет ничего слышать от меня. Больше нет.
— Только пока эта ситуация не разрешится.
Монк покачал головой. — Все зависит от того, как именно она закончится.
11. Мистер Монк и шедевр
В галерее Гринвальд, как я понимаю, полно астрономически дорогих картин и скульптур. В противном случае, она не располагалась бы на Юнион-сквер, в нее не пускали бы только по предварительной записи, и не было бы такого количества охранников внутри и снаружи у дверей. Нас встретила высокая, худая, безупречно одетая англичанка. Края ее костюма на плечах, талии и бедрах напоминали острую бритву. Даже черты лица были острыми. Находящийся рядом с ней человек рискует перерезать себе горло об ее заостренные скулы, угловой подбородок или кончик хирургически острого носа, который она задрала так высоко, будто хотела оградить себя от нашего зловония.
— Меня зовут Пруденс Гринвальд, я владелица галереи. Мистер Коллинз уже ждет вас, детективы, в заднем зале, — произнесла она с изысканным британским акцентом. — Следуйте за мной, и, пожалуйста, не прикасайтесь к произведениям искусства.
Ее акцент казался фальшивкой, необходимой ей для сочетания с хирургическим макияжем.
Не знаю, правдиво ли мое подозрение, но мне хотелось бы в это верить. И я не стала переубеждать ее, что не являюсь детективом и не поправила насчет звания Монка. Он же не просто детектив, а капитан отдела убийств. Приятно, что она приняла меня за авторитетную фигуру.
— Есть ли у Вас картины с собаками, играющими в покер? — поинтересовалась я. — Мы их просто обожаем.
— В настоящее время нет, — ответила она.
— А как насчет портретов Элвиса?
Она презрительно посмотрела на меня. — Боюсь, нет.
— Тогда, полагаю, сегодня мы ограничимся только просмотром, — сострила я.
Мы обнаружили Макса Коллинза за любованием клубком железных нитей, напоминающих огромный ком шерсти, выблеванный кошкой. Скульптура стояла на белом постаменте, подсвеченном галогеновыми лампами.
Коллинз носил безупречно сшитый костюм так, словно сам работал моделью, но я оглянулась вокруг и нигде не увидела его отражения. Вероятно, он сам знал, как хорошо выглядит. Ему было лет тридцать пять, зубы сверкали белизной, а кожа отливала таким золотистым загаром, что, возможно, сам Джордж Хэмилтон посылал ему письма как поклонник.
— Спасибо, что согласились встретиться со мной здесь, капитан, — Коллинз протянул руку Монку, которую тот пожал, и сразу жестом попросил у меня салфетку. — Я не мог пропустить сделку. Эти произведения искусства идут в мои руки от частного коллекционера, продающего некоторые экземпляры, чтобы собрать деньги на другие начинания. Его потеря — моя прибыль.
— Я так понимаю, у Вас самого недавно случились кое-какие потери, — произнес Монк, вытирая руки, — благодаря инвестиционному совету Аллегры Дусе.
— Давайте просто скажем, что я сосредоточил свои инвестиционные интересы на произведениях искусства.
— Вы отказались от астрологических советов? — вклинилась я, кладя салфетку в герметичный пакет, который потом переложила в сумочку.
— Я до сих пор читаю свой гороскоп в Кроникл; просто перестал полагаться на звезды в финансовых вопросах.
— Эта изысканная скульптура станет особо выгодным вложением, — заявила Пруденс. — Одна из самых прекрасных работ Лоффисьера. Он назвал ее «Экзистенция».
Монк отвернулся, поморщившись.
— Вам не нравится? — удивился Коллинз.
— Она бесформенна, — растолковал Монк. — Даже не симметрична. Она шаткая и неравномерная.
— В этом ее прелесть, — скривила губы Пруденс. — Она изображает круг жизни и вечную борьбу между физическим и духовным, между политикой и искусством.
— Это не круг, — возразил Монк, — а какая-то мешанина.
— То, что Вы видите, это сложность произведения, — настаивала владелица галереи.
— Я вижу лишь кучу-малу, — отрезал Монк.
— Я так понимаю, Вы не поклонник абстрактного искусства, — усмехнулся Коллинз.
— Мне нравятся аккуратные и чистые вещи, — ответил Монк. — Как Вы познакомились с Аллегрой Дусе?
— Интересный переход. Я кое-что слышал о ней. Она давала советы некоторым крупным представителям бизнес-сообщества, основываясь на астрологических и своих схемах. Мне говорили, они весьма успешны.