— Джон! — позвала она, приобнимая Курта за плечо и поворачивая в мою сторону.
Он для вида сопротивлялся, чтобы показать, будто оборачивается по собственному желанию.
— Курт, это мой братишка Джон. Я тебе о нем говорила.
— Ничего хорошего, — уточнил Курт, подмигивая.
Я смотрел на него, не зная, что ответить.
— Опаньки, да он у нас скромник, — рассмеялся Курт. — Не волнуйся, чувак, я не кусаюсь… больно.
Смеясь, он ткнул Лорен локтем чуть сильнее, чем требовалось. Тут включились мои рефлексы, и я стал подыскивать для него какие-нибудь добрые слова.
— Какая милая рубашка, — сказала мама, и я ошеломленно посмотрел на нее.
Она встретила мой взгляд, пожала плечами и вернулась к своим делам.
— Джон, зайчик, принеси складной стул от моего компьютера.
Я отправился за стулом в ее спальню, а Курт тем временем принялся громко нахваливать достоинства своей рубашки.
Я притащил складной стул и поставил рядом с местом Лорен так, чтобы с двумя стульями здесь стало тесновато. Курт, даже не взглянув на меня, устроился во главе стола напротив сестры. Я смерил его уничижительным взглядом и сам сел на складной стул, который был на пару дюймов ниже кухонных, и потому я представлялся себе маленьким и неловким.
Все мои правила, казалось, взывали ко мне, требовали что-нибудь сделать: сказать ему пару приятных слов, пожать руку, продемонстрировать, какой я нормальный, но я не мог себя заставить. Что-то в нем бесило меня, и я совершенно не понимал что. Да, конечно, он грубый, шумный, неотесанный, но я знал много таких людей и без особых проблем общался с ними. Чем Курт от них отличался? Его замечание в мой адрес: мол, я слишком скромен, а потому помалкиваю — звенело у меня ушах, но я не стал его поправлять. Если он считает меня скромником, то, надеюсь, не будет обращать на меня внимания, а я сумею его игнорировать.
Но игнорировать его оказалось еще труднее, чем говорить с ним, потому что он не закрывал рта.
— Не могу поверить, что все еще езжу на этом ведре, — болтал он, показывая большим пальцем куда-то в сторону улицы и качая головой. — Когда я его покупал, это был приличный пикапчик, а теперь — седая древность, просто стыд.
— Твоей машине всего четыре года, — сказала Лорен, — и она замечательная.
— Для тебя, может, она и хороша, но ты не видела новых. Я знаю, она японская, но рядом с той, что у них в салоне, эта просто кусок дерьма. Та машина, она роскошная. С памятью, которая автоматически выставляет под водителя кресло, баранку и зеркала, так что не нужно будет каждый раз подгонять их после того, как за рулем посидит Коротышка.
Он, улыбаясь, повел рукой в сторону Лорен. Она рассмеялась. Маргарет, казалось, внимательно слушала, но мама за кухонным столом все еще аккуратно перераспределяла салат по пяти тарелкам. Я смотрел, как она медленно перекладывает каждый листик, не тянет время, а искренне пытается сделать содержимое каждой тарелки как можно лучше. На ее лице застыла вымученная улыбка; мама была полна решимости провести обед на высшем уровне.
— Сиденья кожаные, с подогревом, — продолжал Курт. — А в стереосистеме есть блютус, и это в стандартной комплектации…
— У тебя и тут кожаные сиденья, — сказала Лорен.
— Но они не подогреваются, — настаивал Курт и вдруг посмотрел на меня. — Скажи, чувак, если ее собьет хорошая машина, она этого даже не поймет?
Мама вернула на стол тарелки с салатом, расставила их и села рядом со мной так, чтобы оказаться как можно дальше от Курта. Конечно, других стульев и не было, но по тому, как она села — чуть бочком, глядя на Лорен, а не на него, — я видел: она рада, что между ними порядочное расстояние.
— Ешьте, — сказала мама. — Курица будет, как только мы покончим с салатом.
— Ее не Лорен, надеюсь, готовила? — спросил Курт, по-кошачьи ухмыляясь.
Лорен улыбнулась и покачала головой.
— Она красотка, — продолжил он, — но готовить не умеет, хоть убей.
Мама резко положила вилку и уставилась на Курта:
— Так не говорят о своих подружках.
— Я говорю как есть, — отмахнулся Курт, подбирая вилкой салат и пренебрежительно качая головой.
Он уже перешел черту, и если заметил, как расстроена мама, то не подал виду.
Мама заговорила, воспользовавшись тем, что Курт ест, но Маргарет перехватила ее взгляд и едва заметно покачала головой. Мама и Маргарет могли иногда общаться без слов — так давно они знали друг друга. Мама замолчала, только крылья носа у нее затрепетали, и я почувствовал, что она вне себя. Я покосился на Лорен — она смотрела на Курта, не обращая внимания на мать и тетку.
— Не, она, конечно, классно может приготовить пакетик попкорна, — с улыбкой разглагольствовал Курт. — Трудности у нее возникают, только когда нужно включить духовку.
— Ты же знаешь, какой ужас получается, если я берусь за выпечку, — сказала Лорен. — Помнишь, как-то раз в школе я пыталась приготовить шоколадное печенье, а кончилось тем, что печенье подгорело по краям, а внутри недопеклось?
— Да, с тех пор явно ничего не изменилось, — заметил Курт.
Он взял стакан с водой и надолго присосался к нему. Меня поразило, как он все время говорил о Лорен в третьем лице. Он вроде бы реагировал на ее замечания, но к ней не обращался и на нее не смотрел. Впрочем, он ни на кого не смотрел. Он не общался с нами, ни со всеми вместе, ни с кем-то по отдельности, просто вещал, а мы были его аудиторией. Мистер Монстр навострил уши и беспокойно зашевелился у меня в голове. Ему хотелось сорвать маску самоуверенности с лица этого трепла, чтобы тот закричал от страха. Мистер Монстр мечтал, чтобы этот тип взмолился о пощаде.
Я ушел еще глубже в себя, стараясь не замечать ни Курта, ни обеда. Вместо этого я принялся размышлять об агенте Формане, пытался представить план его действий: был ли я основным подозреваемым, или у него имелись другие? И вообще, подозревал ли он меня или просто пытался припугнуть, чтобы я выдал больше информации? Не скомпрометировав себя, а просто позволив ему нащупать недостающую улику. Масса вопросов оставалась без ответов, и я знал, что со временем они донимают его все больше и больше. Как долго миссис Кроули находилась связанной? Мог ли один и тот же человек связать ее и убить доктора Неблина? Почему мистера Кроули так и не обнаружили, хотя во всех остальных случаях появлялись выпотрошенные тела? Даже если Форман и не подозревал меня, он, видимо, догадывался, что я знаю больше, чем говорю.
— Вообще-то, кекс сегодня приготовил Джон, — сказала мама.
Я поднял глаза и увидел, что все четверо смотрят на меня. О чем они тут беседовали?
— Джим? — переспросил Курт.
— Джон, — хором произнесли мама, Маргарет и Лорен.
Я кивнул.
— Черт подери. Это что, домашнее задание?
— Он часто делает дома всякую выпечку, — объяснила мама. — Он у нас очень хороший, и ему это нравится.
— Да здравствует выпечка! — провозгласил Курт, поднимая кулак в знак издевательской солидарности. — Истинно мужское занятие.
— А почему бы и нет, — заметила Лорен.
Она впервые за все время возразила Курту.
— Мне бы хотелось, чтобы и ты мне что-нибудь испек.
— Это потому, что в нашем жалком городке и ресторана-то приличного нет.
— А еще потому, — гнула свое Лорен, — что женщинам нравится, когда мужчины их балуют.
— Я тебе купил пару туфелек.
— Такие классные туфельки! — воскликнула Лорен, восторженно запрокинув голову.
— Еще бы, — хохотнул Курт. — Они дорого стоят.
— Как только девчонки узна́ют, какой Джон у нас кулинар, от них отбою не будет, — сказала мама, вставая, чтобы сполоснуть тарелки.
— Ну, давайте, что там у вас. — Курт потер руки. — Правда ведь, мужики, как ни крути, готовят лучше? Никакого нытья о калориях, ожирении и прочей фигне — только горы разной вкуснятины.
Он посмотрел на кухонный стол и потянул носом воздух:
— Курицу тоже он готовил?
Мы с мамой переглянулись, внезапно поняв, что отвечать правду не стоит. Я прекратил готовить мясо шесть недель назад, потому что это рушило всю идею. Вместо того чтобы отвлекать меня от мыслей о трупах, оно, напротив, только и наводило меня на эти мысли, стоило мне начать отбивать мягкое красное мясо или погрузить пальцы в массу говяжьего фарша. Я вообще перестал есть мясное.