— Вот еще одна из его способностей, — сказал Маккаггерс. — Если захочет, может передвигаться как тень. — Он откашлялся. — Кажется, я обманул его доверие. Прошу прощения за доставленное неудобство.
Мэтью беспокоило неудобство, доставленное не ему, а Зеду, и возможные последствия. Невольник закончил укладывать инструменты и, бережно удерживая одной рукой свои произведения, закрыл ящик на защелку.
— Много у него рисунков? — спросила Берри, когда ее щеки снова стали расцветать румянцем.
— Пару штук в неделю непременно делает. У него их целая коробка под кроватью.
— Я тоже рисую. Интересно… не захочет ли он посмотреть мои работы?
— Если он не захочет, я с удовольствием посмотрел бы.
— Ну, то есть… Это ведь тоже способ общения. Можно было бы послушать, что Зед скажет. — Она посмотрела на Грейтхауса. — На языке художника.
— Уверен, стоит попробовать. — Он уже не испытывал прежнего воодушевления, глаза утратили живой блеск, что был в них до того, как прозвучала сумма в тридцать два фунта. — Делайте что хотите. Маккаггерс, спасибо, что уделили время.
Он бросил еще один взгляд на Зеда, чья повернутая к ним спина красноречиво говорила, что сегодня он больше не развлекает посетителей, прошел под скелетами к выходу и покинул чердак.
— С нетерпением жду следующей встречи с вами, — сказал Маккаггерс Берри, и Мэтью почувствовал себя третьим колесом тележки разъездного торговца. — Надеюсь, когда вы придете, я все-таки смогу угостить вас чаем.
— Спасибо, — ответила она, и Мэтью с облегчением вышел следом за ней из владений коронера и стал спускаться по лестнице.
Когда они шли вместе по Уолл-стрит к Ист-Ривер, Берри принялась болтать о рисунках Зеда.
— В них есть что-то природное, — сказала она. — Какая-то стихийная сила. Правда ведь?
Мэтью пожал плечами. По его мнению, такое мог бы намалевать какой-нибудь обитатель дома призрения душевнобольных близ Уэстервика в колонии Нью-Джерси. Он раздумывал, стоит ли так ей и сказать, как вдруг из проулка шмыгнула черная кошка и перебежала дорогу, так что он решил придержать язык и глядеть в оба: не выскочит ли откуда-нибудь взбесившийся бык и не заготовил ли Дьявол на его пути нор мускусных крыс, яблок конского навоза или еще каких-нибудь пакостей.
Глава 5
Рано утром в субботу, когда из-за леса всходило солнце, окрашивая мир в огненные цвета, Мэтью поймал себя на том, что размышляет о зубе чудовища.
Верхом на мускулистом вороном коне Данте, которого Мэтью обычно выбирал в конюшне Тобиаса Вайнкупа, он скакал по Почтовому тракту на север и с семи часов успел проделать большой путь. Далеко позади остались знакомые улицы и здания города. Ехать по этой дороге, взбиравшейся на холмы и сбегавшей в долины, петляя между огромными дубами и мелколесьем, грозившим совсем перекрыть проезд, было очень опасно.
В середине лета примерно в этом же месте его остановил здоровенный грабитель — тот еще упрямый осел. Тут следовало остерегаться диких зверей и индейцев (самих их никогда не увидишь, зато они запросто могут пустить вам в горло стрелу). Правда, вдоль скалистых берегов реки кое-где прятались фермы и имения, защищенные, насколько это было возможно, каменными стенами и мушкетами поселенцев. Ведь ньюйоркцы — люди мужественные. Ну или охваченные страстью жить на грани катастрофы.
Мэтью не хотелось сегодня нарваться на какую-нибудь беду, но он готов был к тому, что она может свалиться ему на голову. Под серым плащом на нем был черный пояс, а под ним — заряженный кремневый пистолет, с которым он научился неплохо управляться под взыскательным руководством Грейтхауса. Мэтью знал, что хорошо владеть клинком он никогда не сможет, в кулачном бое он тоже был не очень проворен, зато быстро взвести курок пистолета и выстрелить, чтобы, если потребуется, сделать пробор в волосах какого-нибудь разбойника, он умел.
Эту поездку он обдумывал несколько недель. Много раз он ложился спать с намерением отправиться в путь, но на рассвете понимал, что решимость его еще не столь сильна, как ему казалось. Но сегодня он проснулся готовым, и, быть может, знакомство с зубом чудовища — и тайной Маккаггерса, не имеющей разгадки, — живо напомнило ему о том, что у него есть собственная тайна, не поддающаяся разгадке. Ее нужно раскрыть. Это что-то, надежно спрятанное от света, — будто клык, лежавший в угольных копях на глубине шестидесяти футов. Как может он называть себя «решателем проблем», когда ему свою проблему не решить?