Он протянул свободную руку в проем, ощутил, как воздух изнутри пещеры обдувает пальцы.
«Это не пещера, — решил он. — Это туннель».
Тьма непроглядная. Может быть, где-то рядом притаились змеи. Возможно, целое гнездо. Интересно, как бы на его месте поступил Грейтхаус. Ушел бы, так и не узнав, как все было? Или бы ощупью двинулся вперед, как положено настоящему дураку?
Ну, сапоги ему змеи не прокусят. Если только он где-нибудь не угодит ногой в яму и не упадет — тогда они вопьются ему в лицо. Но идти он будет осторожно, как если бы шел с завязанными глазами по крыше ратуши. Он чуть помедлил, собирая волю в кулак, пока та не опомнилась и не расточилась. Потом, стиснув зубы, сделал шаг и сразу же смог выпрямиться, хотя и не во весь рост. Он рад был, что мешочек с деньгами при нем: если понадобится, можно будет кому-нибудь как следует врезать.
До его сознания дошло, да так отчетливо, что чуть не подогнулись колени: «Я богат». Губы его невольно скривились в усмешке, хоть сердце колотилось, а шея вспотела от страха. Он горячо надеялся, что следующие несколько минут не станут последними в его жизни и он еще сможет воспользоваться своим богатством. Ощупывая стены ладонью и локтем, Мэтью двинулся в неизвестность.
Часть вторая. Долина суда
Глава 6
— Жаль Мэтью Корбетта. Погибнуть в таком юном возрасте, — сказал Хадсон Грейтхаус. И пожал плечами. — Я и узнать-то его толком не успел. Поработал с ним только с июля. Что тут еще сказать: слишком часто он совал свой нос куда не надо.
Повозка, влекомая двумя старыми клячами, которых, видимо, еще заставляло через силу плестись чувство собственного достоинства, выкатилась из конюшни в Уэстервике. Этот маленький, но ухоженный городок расположился по обеим сторонам Филадельфийского тракта, милях в тридцати от Нью-Йорка. Тут было две церкви; за деревянными и кирпичными домами на участках, отвоеванных у нью-джерсийских лесов, раскинулись фермерские поля и сады. Фермер, торговавший с тележки тыквами, помахал рукой, и Грейтхаус помахал ему в ответ.
— Да, — сказал Грейтхаус, глядя на облака, плывшие по утреннему небу, словно огромные белые корабли, — прискорбно, что жизнь Мэтью безвременно оборвалась из-за того, что его не спасли ни здравый смысл, ни телохранитель, потому что у него их не было. — Он покосился на возницу. — Ну как, неплохая была бы речь на твоих похоронах?
— Ну согласился я уже, — подал голос Мэтью и тряхнул вожжами, подгоняя лошадей, а те лишь свесили головы еще ниже, как будто моля о снисхождении. — Да, не стоило мне лезть в этот туннель одному. — Щеки у него зарделись. — Вот ведь завели волынку!
— И буду на ней играть, пока ты не поймешь: нечего попусту рисковать жизнью. И чего ради? Чтоб кому-то что-то доказать? Что всех умом перещеголял?
— В такую рань, и уже заладили.
Действительно, было самое начало седьмого. Мэтью устал, его все раздражало, и он предпочел бы сейчас оказаться где угодно, только не на козлах рядом с Грейтхаусом. Ей-богу, даже в том туннеле было бы лучше. По крайней мере — тихо. Теперь он знал, что такое пытка: это ночевать в одной комнате с Грейтхаусом. Прошлым вечером они остановились в уэстервикском трактире «Добрый друг», и два других номера были заняты. Из-за храпа, каждый раз начинавшегося пушечной канонадой и заканчивавшегося кошачьим воплем, уснуть было невозможно. Уже далеко за полночь, когда Мэтью наконец задремал, Грейтхаус всхрапнул так громко, что Мэтью, смертельно испугавшись, чуть не выпрыгнул из постели, но даже последовавший за этим гневный стук в стену из соседнего номера не вернул Грейтхауса из потустороннего мира, в котором он пребывал. А еще неприятнее, что здоровяку никак было не выбросить из головы этот туннель. Там, мол, Мэтью всюду подстерегали опасности, и что, если бы этот туннель шел под имением не к реке, а к пещере и он заблудился бы в темноте и бродил бы там, пока не зарос бы бородой до самых сапог? «И что тогда, мистер Корбетт? Говори погромче, тебя не слышно».
— Ты прав, — сказал Грейтхаус, немного поразмыслив, и Мэтью решил, что сейчас в него выстрелят очередной порцией порицаний. — И правда, какая рань. На-ка, выпей.
Он передал ему кожаную фляжку с бренди, к которой сам начал прикладываться уже с первыми лучами рассвета. Мэтью взял фляжку, отпил достаточно, чтобы обожгло горло и в глазах поплыло, и вернул владельцу. Грейтхаус заткнул ее пробкой и сунул под дощатое сиденье, туда, где был спрятан пистолет.
— Может, я и сам бы так же поступил. Но я — это я, у меня в таких делах рука набита. А тебе не пришло в голову привязать к чему-нибудь веревку, чтобы по ней потом обратно вернуться?