При всем этом у Морга был длинный аристократический нос с узкой переносицей и ноздрями, по-эстетски чувствительно раздувавшимися, будто ему нестерпимо было обонять вонь собственного тела. Глазами (большими, бледно-голубыми, холодными, но не лишенными веселости, в которых время от времени поблескивал игривый огонек, словно вдалеке зажигали красный сигнальный фонарь, и несомненно умными) он живо обшаривал все вокруг, впитывая все и вся, — как, собственно, и сам Мэтью.
Труднее было описать в Морге другое, думал Мэтью, — исходившее от него спокойствие, полное пренебрежение ко всему, что бы ни происходило в этом кабинете. Казалось, ему на все наплевать, но было в нем и что-то еще — какая-то уверенность, которая, наверное, противоречила сложившимся обстоятельствам, но ощущалась так же явственно, как шедший от него смрад. Она говорила о его силе и презрении к окружающим, и от одного этого Мэтью было очень не по себе. Когда Мэтью увидел Морга в первый раз, он решил, что ему явился сам Сатана. Но пусть Морг скорее хитер и коварен, чем болен, как тогда, в июле, сказал Рамсенделл, в конце концов, он всего лишь человеческое существо из плоти, костей, крови, волос и грязи. Судя по его виду, главным образом из волос и грязи. Ржавых звеньев в кандалах нет. День предстоит длинный, но выдержать можно. Это, конечно, зависит от того, в какую сторону будет дуть ветер.
— Отойдите, пожалуйста, — сказал Рамсенделл, подождал, пока Морг не выполнит его просьбу, и подошел к столу, чтобы подписать документы.
Хальцен попыхивал трубкой, словно хотел наполнить комнату пряным дымом каролинского табака, а Джейкоб стоял на пороге и наблюдал за происходящим со всем вниманием, на которое только способен человек, лишившийся части черепа.
Рамсенделл подписал бумаги.
— Джентльмены, — обратился он к Грейтхаусу и Мэтью. — Я признателен вам за помощь в этом деле. Уверен, вы знаете: мы с Кертисом, как христиане, дали квакерам торжественное обещание, что наш пациент… — Он замялся и отложил перо в сторону. — Что ваш арестант, — продолжил он, — будет доставлен в Нью-Йорк живым и в добром здравии.
— Сейчас он не выглядит очень здоровым, — ответил ему Грейтхаус.
— Чтобы вы, джентльмены, понимали — а я уверен, что вы, будучи добропорядочными гражданами, понимаете, — мы не приветствуем силовое воздействие, поэтому… если мистер Морг доставит вам в пути какое-либо беспокойство… я твердо надеюсь, что…
— Не волнуйтесь, мы его не убьем.
— Это очень обнадеживает, — сказал Морг.
Грейтхаус не обратил на него внимания и взял со стола третий лист пергамента.
— Я должен зачитать распоряжение о передаче. Это формальность, насколько я понимаю.
— О, зачитайте, зачитайте! — оскалился Морг.
— «Согласно сему распоряжению от июля третьего дня, года тысяча семьсот второго от Рождества Христова, — начал зачитывать Грейтхаус, — подданный Ее Величества Тирантус Морг подлежит выдворению из его нынешнего местопребывания, дабы предстать перед Королевской коллегией мировых судей города Лондона и графства Мидлсекс в Зале правосудия Центрального уголовного суда Олд-Бейли в составе судей Ее Величества в связи с убийствами, возможно совершенными неким Тодом Картером, цирюльником с Хаммерс-элли, с апреля тысяча шестьсот восемьдесят шестого по декабрь тысяча шестьсот восемьдесят восьмого года или около этого времени, основания для подозрения в коих дает недавнее обнаружение одним из жильцов в подвале, ниже уровня пола, костей одиннадцати мужчин и одного ребенка».
Грейтхаус устремил на Морга холодный взгляд:
— Ребенка?
— Разве я мог обойтись без подмастерья?
— «Вышеназванный подозреваемый, — продолжил читать Грейтхаус, — также обвиняется в причастности к исчезновению Энн Янси, Мэри Кларк и Сары Голдсмит и одновременному ограблению их родовых поместий с августа тысяча шестьсот восемьдесят девятого года по март тысяча шестьсот девяносто второго года или около этого времени с использованием следующих вымышленных имен: граф Эдвард Баудевайн, лорд Джон Финч и… — Он запнулся. — Граф Энтони Лавджой»?
— Я ведь тогда был еще молодой, — сказал Морг, едва заметно пожав плечами. — Воображение юное играло.
— Значит, вы ничего из этого не отрицаете?
— Я отрицаю, — последовал спокойный ответ, — что я обычный преступник.