— Скажите, — снова обратился Мэтью к Моргу, — вы с Раттисоном убивали кого-нибудь, когда… проворачивали свои делишки?
— Нет. Ну, нам с Ратси приходилось иногда дать кому-нибудь по башке, если человек начинал болтать. Убийство не входило в наши намерения, нам нужны были деньги.
Мэтью потер подбородок. Что-то во всем этом не давало ему покоя.
— Значит, вы предпочли провести оставшуюся жизнь в сумасшедшем доме, вместо того чтобы предстать перед судьей и получить срок… то есть… клеймо на руку и, скажем, три года? Наверное, решили, что из психбольницы легче будет убежать? И почему сейчас вы с такой охотой покидаете это место, что даже не пытаетесь оспаривать обвинения? Ведь врач квакеров мог и ошибаться.
На лице Морга снова появилась улыбка, а потом медленно сошла с него. Холодное выражение его глаз нисколько не изменилось.
— Дело в том, — ответил он, — что я никогда не лгу людям, если они не дураки.
— Вы хотите сказать, что не лжете людям, которых невозможно одурачить, — сказал Грейтхаус.
— Я хотел сказать то, что сказал. Меня в любом случае отсюда заберут. Посадят на корабль и отправят в Англию. Приведут в суд, меня опознают свидетели, потом у меня выклянчат, чтобы я показал, где захоронены три очень красивые и очень глупые леди, запихнут в Ньюгейтскую тюрьму, и, наконец, под хохот слюнявой черни я взойду на виселицу. Это произойдет в любом случае. Зачем же мне что-то скрывать и пятнать мою честь перед такими профессионалами, как вы?
— А может быть, вы просто не сомневаетесь в том, что сможете сбежать от нас по дороге? — предположил Мэтью. — Даже от таких профессионалов, как мы?
— Такая мысль… у меня мелькала. Но, милостивый государь, не стоит винить ветер за то, что он хочет дуть.
Грейтхаус положил распоряжение о передаче и их экземпляр документа о переводе обратно в конверт.
— Мы его забираем, — отрезал он. — Ну а теперь деньги.
— О, это всегда важно, — лаконично заметил Морг.
Рамсенделл подошел к одному из письменных столов, выдвинул ящик и достал матерчатый мешочек.
— Здесь должно быть два фунта. Пересчитайте, если хотите.
Мэтью видел, что Грейтхаусу очень хочется проверить, сколько денег лежит в оказавшемся на его ладони мешочке, но желание как можно скорее уйти из дома умалишенных взяло верх.
— В этом нет необходимости. На выход! — скомандовал он арестанту и показал рукой на дверь.
Когда они, выйдя, направились к повозке — Морг первым, за ним Грейтхаус, потом Мэтью с врачами, — из окон центрального здания, в решетки которых вжались землистые лица, раздалась какофония улюлюкающих криков и свиста. Грейтхаус не сводил глаз со спины Морга. Вдруг, откуда ни возьмись, рядом с Грейтхаусом оказался Джейкоб, и бедняга с надеждой спросил:
— Вы приехали забрать меня домой?
Морг, резко втянув в себя воздух, повернулся.
Руки его так и были сцеплены кожаными наручниками. Он шагнул вперед и оказался лицом к лицу с Джейкобом.
Грейтхаус замер, за ним застыл на полушаге Мэтью.
— Милый Джейкоб, — мягким, ласковым голосом сказал Морг, и глаза его вспыхнули красным огнем. — Никто тебя отсюда домой не заберет. Ни сегодня, ни завтра, ни потом. Ты останешься здесь на всю жизнь, здесь и помрешь. Потому что, милый Джейкоб, про тебя забыли, и никто никогда за тобой не приедет.
Джейкоб смотрел на него с полуулыбкой.
— Я понял… — сказал он.
Тут что-то, видимо, щелкнуло у него в голове, и это была не музыка, поскольку улыбка его надломилась так же бесповоротно, как, должно быть, треснул его череп в тот роковой день, когда с ним произошел несчастный случай. Глаза его расширились в ужасе, будто он вспомнил, как на него надвигается пила, но ясно, что ничего уже не сделать, слишком поздно, жизнь прошла. Рот у него раскрылся, лицо обмякло и стало таким же землисто-бледным, как у людей, кричавших из-за решеток. Доктор Хальцен в мгновение ока оказался рядом с ним, коснулся его руки, приобнял и сказал ему на ухо:
— Пойдем, Джейкоб. Пошли, чаю попьем. Хорошо?
Джейкоб позволил себя увести. Лицо его ничего не выражало.
Морг смотрел, как они уходят, и Мэтью увидел, что он вздернул подбородок, гордясь своим доблестным поступком.
— Сними обувь, — хрипло сказал Грейтхаус.
— Простите, сэр?
— Башмаки. Снять. Быстро.
Моргу мешали наручники, но он стащил с себя башмаки. Его грязные ноги с корявыми желтыми ногтями глаз не радовали, как, впрочем, и нос.