— Эй! — Он пощелкал у моего лица пальцами, словно я была комнатной собачкой, чье внимание он хотел на себе сосредоточить. — Спрашиваю, ты не к Дизелю притащилась?
— А почему я должна к нему приходить? — сипло ответила, сложив руки на груди, и вздрогнула от неожиданного порыва ветра. Это до какого же психа удалось довести меня Томасу, чтобы я не заметила ни проливного дождя столько времени, ни того, что вокруг меня давно не оживленные улицы, а какие-то трущобы.
Незнакомец проследил с нахальной усмешкой за моим усилием прикрыться и тряхнул головой, отчего длинная темная челка укрыла половину его лица. Я бы сказала, довольно привлекательного лица, если бы подобное замечание было уместно в моих обстоятельствах. А оно таковым в данных условиях не являлось. Но что поделать, я художник, и совсем не отметить резковатые, но красивые линии его черт просто не могла.
— Ну, потому что ты из сучек как раз того типа, как он любит: холеная, тощая, пахнешь так, что сразу стояк, в дорогих тряпках, и явно не малолетка. Он прется, когда цыпочка опытная и знает, чего хочет в постели, — разглагольствуя, байкер опять сделал шаг ко мне и вдруг стал расстегивать куртку.
Так, ладно, вот тот момент, когда умная женщина должна убежать. Ну или хоть постараться. И он назвал меня тощей? Серьезно? А какие же нормальные в его понимании? Так, стоп, дела мне до этого нет!
— Никакого Дизеля я знать не знаю и впредь не хочу. Собственно, как и любого, кто позволяет себе называть женщин сучками и отпускать столь беспардонные комментарии об их внешности! — огрызнулась я зачем-то и сорвалась с места.
Ну ладно, ладно. Попыталась рвануть, потому что каблук вновь предательски застрял в трещине асфальта, и в итоге я лишилась одной туфли, вылетев из нее по инерции, и почти рухнула лицом вперед, но, к моему стыду, опять была спасена татуированным и пирсингованным грубияном.
— Сдурела? Шею свернуть захотела? — И на мои плечи легла еще хранящая его тепло куртка, шокировав меня настолько, что я тихонько взвизгнула. — Какого хера ты вообще тут шляешься полуголая в такое время? Трахаря ищешь?
Нет, он что, вообще не слышал о словесном фильтре? Или просто патологический матерщинник? Как же это? Ах, да! С синдромом Туретта!
— Понятия не имею, где это «здесь», и никакого… я не ищу никого! — зашипела ему в лицо. — И я не голая, я в платье.
— Тут темновато, но я охренеть как хорошо рассмотрел твои соски. Они мне чуть глаза, бля, не выкололи. Что точно было бы невозможно, будь ты и правда одета.
— Это… чересчур! — задохнулась я, покачнувшись и ощутив себя колченогой куклой в одной туфле. — Кто дал вам право говорить мне такие вещи, да еще и пялиться?!
— Хм… Вот уж не знал, что мне надо получить у кого-то разрешение на это, — фыркнул он и неожиданно присел передо мной на корточки, опалив горячим дыханием коленки, отчего по коже забегали колкие мурашки. — Ногу давай, Золушка, мать его!
— Что, простите?
Смотреть на него вот так, сверху вниз, оказалось неожиданно… возбуждающе. Как будто он не просто по какой-то причине оказался ниже меня, а встал передо мной на колено, как рыцарь перед своей дамой. Господи! Откуда эти глупые мысли?
— Ногу давай, принцесса! — рыкнул он и сам схватил меня за лодыжку, надевая обувь обратно без особых церемоний, но мои мозоли уже разболелись так сильно, что я зашипела от жжения и, потеряв равновесие, невольно оперлась на его плечи. Широкие. Твердые. Теплые.
— Че за херня? — спросил он и сунул руку в карман, не поднимая головы, вытащил телефон, и, включив фонарик, направил луч на мою ступню, по-хозяйски ее поворачивая. — Да пиздец просто. Ты как смогла-то?
Из-за угла на приличной скорости выскочили два громко рокочущих мотоцикла, осветив нас фарами, и их водители заулюлюкали, проносясь мимо.
— Охуеть картинка! — раздраженно проворчал этот фут-фетишист, так и не отпустив моей ноги. — Я и чуть ли не на коленях перед сучкой. Застебут меня теперь из-за тебя.
— Еще скажите, что я в этом виновата!
Прелестно. Вот и сдуло мимолетное романтично-возбужденное состояние. Как и не было. Я резко ответила и дернула ногу из его захвата, но он не отпустил, отчего мое положение стало еще более неустойчивым, и вцепиться в него пришлось сильнее. А этот любитель табуизированной лексики взял и направил ослепляющий фонарик вверх, вынуждая меня зажмуриться.
— Бля, ты еще и в чулках! — прошипел он сквозь зубы, и я возмущенно выдохнула, ощутив, что вторая рука его скользнула вверх и нащупала резинку под мокрой и почти прозрачной тканью.