К пяти часам Дикки пришел в норму. Судя по тому, что последний час он у себя в мастерской насвистывал, ему сегодня хорошо работалось. Дикки вышел на террасу, где Том учил итальянскую грамматику, и стал поправлять его произношение.
– Они редко ясно выговаривают “voglio” [5], – сказал он. – Говорят “io vo'presentare mia amica Marge” [6]. – Дикки протянул свою длинную руку в сторону и назад. Разговаривая по-итальяиски, он всегда жестикулировал. Изящно, словно дирижировал оркестром, исполняющим легато. – Ты бы поменьше зубрил грамматику и побольше прислушивался к Фаусто. Я научился итальянскому на улицах.
Дикки, улыбаясь, вышел в сад и зашагал по дорожке, навстречу Фаусто, который как раз входил в ворота.
Том напряженно вслушивался в итальянские фразы, которыми, смеясь, обменивались эти двое, старался разобрать каждое слово.
Фаусто, улыбаясь, появился на террасе, сел в кресло, положив на перила босые ноги. Он всегда или улыбался, или хмурился, причем выражение его лица менялось ежеминутно. Дикки сказал, что он один из немногих в городке, кто говорит на правильном итальянском языке, а не на южном диалекте. Фаусто вообще-то жил в Милане, а в Монджибелло приехал на несколько месяцев погостить у тетки. Он приходил неукоснительно и пунктуально три раза в неделю между пятью и половиной шестого, и они сидели на террасе, прихлебывали вино или кофе и болтали примерно час. Том изо всех сил старался запомнить все, что Фаусто говорил о скалах, море, о политике (Фаусто был коммунистом, членом коммунистической партии, и, как утверждал Дикки, очень любил демонстрировать американцам свой партбилет. Его забавляло их удивление, ибо он не производил впечатления человека, у которого может быть партбилет), о бурной сексуальной жизни некоторых из местных – ни дать ни взять коты с кошками. Иногда Фаусто с трудом находил тему для разговора и тогда просто таращил глаза на Тома и хохотал. Но Том делал большие успехи. Впервые в жизни занятия доставляли ему удовольствие, и он проявлял недюжинное упорство. Хотел говорить по-итальянски не хуже Дикки и полагал, что для этого потребуется еще один месяц, если он будет заниматься так же усердно.
Глава 11
Том словно на крыльях перемахнул через террасу и вбежал в мастерскую Дикки.
– Хочешь поехать в Париж в гробу?
– Что-о-о? – Дикки оторвал глаза от очередной акварели.
– Я договорился с одним итальянцем у Джорджо. Мы отправимся из Триеста, поедем в гробах в багажном вагоне в сопровождении нескольких французов. И получим по сто тысяч лир на брата. По-моему, это связано с наркотиками.
– Наркотики в гробах? Разве этот трюк еще не устарел?
– Мы говорили по-итальянски, так что я не все понял. Но он сказал, что там будет три гроба и, возможно, третий с настоящим покойником. В него же они спрячут наркотики. Как бы там ни было, а мы в выигрыше: доберемся до Парижа, да еще обогатим свой жизненный опыт. – Том стал вынимать из карманов пачки “Лаки страйк”, которые купил для Дикки у уличного торговца. – Что скажешь?
– Считаю, что это грандиозная затея. Не каждому так повезет – прокатиться в Париж в гробу!
На лице Дикки появилась странная усмешка, будто он морочит голову Тому, прикидываясь, что вроде бы клюнул на это предложение, тогда как на самом деле и не думает его реализовывать.
– Я серьезно, – сказал Том. – Он вправду искал двух парией, которые согласились бы ему помочь. В гробах якобы находятся тела французов, убитых в Индокитае. Сопровождающие французы – это якобы родственники одного из них или, возможно, всех троих.
Он не совсем точно передал объяснения того итальянца, но все же достаточно похоже. И ведь двести тысяч лир – это больше трехсот долларов, масса денег на гульбу в Париже. А Дикки, когда речь заходила о Париже, все время увиливал от прямого ответа.
Дикки внимательно посмотрел на него, вынул изо рта кривой бычок, оставшийся от итальянской сигареты, которую курил, и открыл пачку “Лаки страйк”.
– Может, тот парень, с которым ты говорил, сам накачался наркотиками?
– Ты в последние время такой осторожный, аж противно, – рассмеялся Том. – Куда девалась твоя решительность? Похоже, просто мне не веришь. Пошли, покажу того человека. Он ждет меня у Джордже. Его зовут Карло.
Дикки не двинулся с места.
– Тот, кто предлагает такую работенку, никогда не станет раскрывать все карты. Возможно, им и в самом деле нужно отправить парочку бандюг из Триеста в Париж, но я не понимаю зачем.
– Хочешь, пойдем вместе, поговорим с ним. Если ты мне не веришь, хоть поглядишь на него.
– Само собой. – Дикки вдруг встал. – Я даже считаю это своим долгом, раз мне предлагают сто тысяч лир.
Прежде чем выйти из мастерской вслед за Томом, Дикки закрыл томик стихов, лежавший переплетом вверх на кушетке. У Мардж было много стихотворных сборников. В последнее время Дикки пристрастился к их чтению.
Тот человек сидел за столиком в углу бара Джордже, там же, где его оставил Том. Том улыбнулся и кивнул:
– Привет, Карло! Posso sedermi? [7]
– Si, si [8], – ответил итальянец, указав на стулья вокруг столика.
– Это мой приятель, – старательно выговорил Том по-итальянски. – Он хочет знать, с работой все в порядке? Все точно насчет этой поездки по железной дороге?
Том наблюдал, как итальянец смерил взглядом Дикки с головы до ног, и молниеносно раскусил его. Это было просто поразительно: темные, жесткие, как мозоли, глаза итальянца не выразили ничего, кроме вежливого интереса, но за долю секунды он, казалось, сумел вобрать в себя оценить подозрительное, несмотря на легкую улыбку, выражение лица Дикки, его загар, какой можно приобрести, лишь лежа месяцами на пляже, его поношенные тряпки итальянского производства и американские кольца.
Улыбка раздвинула бесцветные вялые губы итальянца, и он глянул на Тома.
– Allora? [9] – поторопил с ответом сгоравший от нетерпения Том.
Итальянец поднял рюмку сладкого мартини и выпил.
– С работой-то все точно. Только, думаю, твой дружок для нее не годится.
Том посмотрел на Дикки. Тот наблюдал за итальянцем настороженно, с тою же неопределенной улыбкой, которая вдруг показалась Тому презрительной.
– Ну ладно. По крайней мере, ты убедился, что я тебе не соврал, – сказал Том.
Дикки хмыкнул, все еще уставившись на незнакомца, как будто перед ним было вызывавшее любопытство животное, которое он мог бы и убить, если б принял такое решение.
Дикки мог свободно поговорить с Карло по-итальянски, но не произнес ни слова. Три недели назад, подумал Том, Дикки подхватил бы эту идею. Он бы не сидел тут словно провокатор или полицейский сыщик в ожидании подкрепления, чтобы арестовать Карло.
– Ну, – сказал наконец Том, – так ты мне веришь?
Дикки глянул на него:
– Насчет работы? Почем мне знать?
Том выжидательно посмотрел на итальянца.
Тот пожал плечами.
– По-моему, говорить больше не о чем, – сказал он по-итальянски.
– Не о чем, – согласился Том.
Его трясло от ярости. Черт бы побрал этого Дикки! А тот переводил взгляд с грязных ногтей итальянца на грязный воротник его рубашки, на темное некрасивое лицо, свежевыбритое, по давно не мытое: места, где только что была щетина, гораздо светлее, чем кожа над и под ними. Но в темных, холодно-благожелательных глазах итальянца было больше силы, чем в глазах Дикки. А Том, наглухо запертый в самом себе, не сумел бы выразить того, что хочет, по-итальянски, хотя ему было что сказать и Дикки и Карло.
– Niente, grazie [10], Берто, – спокойно сказал Дикки официанту, который подошел принять заказ. Он посмотрел на Тома: – Пошли?
Том вскочил так резко, что его стул опрокинулся. Он поднял его и кивком попрощался с итальянцем. Чувствуя себя обязанным извиниться перед ним, он был не в состоянии произнести даже обычные слова прощания. Итальянец тоже кивнул и улыбнулся. Следом за Дикки, за его длинными ногами в белых брюках, Том вышел из бара. На улице Том сказал: