— На днях одна бросилась на меня, — сказал м-р Стоун. — Бросилась…
— А я и не удивляюсь. Они животные джунглей.
— Не успел я открыть дверь, как она спрыгнула на меня с лестницы. Просто напугала, право. А потом — это, право, очень смешно…
Он запнулся, не уверенный, стоит ли продолжать. Но в ее глазах светилось одобрение, и он рассказал свою историю. Всю целиком. Себя он вывел в карикатурном виде, находя в этом давно забытое удовольствие. Поведал ей свои видения со всеми отвратительными подробностями: как он бросает кошку в кипяток или кипящее масло. Упомянул и о том, как включал колонку и наполнял раковину теплой водой, как сидел на крышке унитаза с кочергой в руке. Он захватил ее! Она слушала; она молчала.
— Сыр, — сказала она под конец. — Глупый вы человек! Сыр! Я должна рассказать об этом Грейс.
Она завладела его историей. Она рассказывала медленно. Хорошо рассказывала. С удовольствием и благодарностью он отмечал ее вставки и украшения, и тогда как, рассказывая, она сидела, вытянувшись в струнку и наклонившись вперед, он, сидя на софе, откинулся назад, его широкие плечи округлились; он, улыбаясь, смотрел себе в колени и колол грецкие орехи, порой, во время общих восклицаний, вскидывая вверх глаза, мягко сиявшие под высоким, выпуклым лбом.
С этого мгновения она завладела им. Она вставляла его во все свои разговоры.
— Сыр, м-р Стоун, — говорила она. Или: — Хотя м-р Стоун предпочитает сыр.
Это слово неизменно вызывало хохот.
