Пол Остер
Мистер Вертиго
Часть первая
~~~
Когда мне было двенадцать, я впервые пошел по воде. Научил меня, как это сделать, человек в черных одеждах, однако, не буду врать, я не сразу усвоил сей фокус. Начиная с того самого дня, когда я, сирота, девяти лет от роду, клянчивший в Сент-Луисе на улицах мелочь, попался ему на глаза, мастер Иегуда три года упорно со мной работал и только потом разрешил показать номер публике. Это случилось в двадцать седьмом году, том самом, когда всходила звезда Бейба Рута и Чарльза Линдберга, а над прочим миром стала сгущаться вечная ночь. Я продержался почти до Октябрьского краха и достиг высоты, какая той парочке и не снилась. Тогда я сделал такое, чего раньше не сумел ни один американец, а потом не делал никто.
Мастер Иегуда выбрал меня, потому что я был самый маленький, самый грязный и самый жалкий.
— Ты похож на животное, — сказал он, — образец людского ничтожества. — Это была его первая адресованная мне фраза, и даже теперь, шестьдесят восемь лет спустя, я все еще слышу, как он ее произносит. — Ты похож на животное. Если останешься здесь, не дотянешь и до весны. Если уедешь со мной, я научу тебя летать.
— А то будто кто летает, — сказал я. — Это птички летают, мистер, а я вроде как без перьев.
— Много ты знаешь, — сказал мастер Иегуда. — Ничего ты не знаешь. Потому что никто и ничто. Если не взлетишь до тринадцати лет, отрубишь мне голову топором. Хочешь, напишу расписку. Тогда, если я не выполню обещания, моя судьба будет в твоих руках.
Был субботний вечер, начало ноября, и стояли мы около входа в «Парадиз», классный ресторан в центре города, где наливали спиртное, в джаз-банде играли негры и разносчицы сигарет ходили в прозрачных платьях. Я всегда караулил там по выходным: выпрашивал мелочь, бегал по поручениям, а для тех, кто с деньгами, ловил такси. Сначала я было подумал, что мастер Иегуда тоже надрался, болтаясь по ночным кабакам, как и все эти богатенькие придурки в черных смокингах и шелковых цилиндрах. Выговор у него был чужой, так что я сразу вычислил, что он не из наших, но на это мне было плевать. Что же до болтовни о полетах, то пьяные все несут околесицу, а мне доводилось услышать и не такое.
— Кто высоко взлетает, при посадке и шею может свернуть, — сказал я.
— О технике поговорим позже, — сказал мастер. — Освоить ее нелегко, но, если будешь слушаться и делать, как я говорю, мы с тобой станем миллионерами.
— У вас вон и так миллионы, — сказал я. — Я-то вам на кой?
— У меня, убогий ты мой, доллар, может быть, и найдется. Возможно, ты и увидел во мне некое сходство с буржуем, но лишь по той причине, что в башке у тебя опилки. А теперь слушай внимательно. Судьба дает тебе шанс, второго такого не будет. Я уезжаю утром «Синей птицей» в шесть тридцать, и если ты не придешь, я уеду и без тебя, а ты можешь клянчить здесь у прохожих хоть до скончания света.
— Вы не ответили, — сказал я.
— За тем, что ты сам ответ на мои молитвы, сынок. Вот «на кой». За тем, что у тебя есть дар.
— Чего? Нету у меня никакого дара. А если б и был, вам-то откуда чего знать, мистер Обезьяний Колпак? Мы знакомы-то две минуты.
— Опять ошибаешься, — сказал мастер Иегуда. — Я неделю за тобой наблюдаю. А если ты думаешь, будто твой отъезд огорчит дядю с тетей, то, значит, понятия не имеешь, с кем прожил четыре года.
— Это я-то понятия не имею? — сказал я, вдруг неожиданно осознав, что мой собеседник отнюдь не похож на субботнего пьяницу. Он был кое-кто похуже: полицейский или инспектор, который шляется по улицам от нечего делать, и коли засек меня возле ресторана, стало быть, я в дерьме по самые уши.
— Твой дядя Склиз еще тот подарок, — продолжал мастер, наконец завладев моим вниманием по-настоящему. — Не ожидал, что в Америке есть такие придурки. Злобный, вонючий да в придачу еще с мерзкой рожей. Что ж удивляться, коли ты превратился в помоечную дрянь. Сегодня утром мы имели с ним, с твоим, значит, дядюшкой, довольно продолжительную беседу, и он оказался очень даже не против распрощаться с тобой навсегда, даже денег не попросил. Только подумай, шпендрик. Даже денег не попросил. А его толстомясая, эта свинья, которую он называет женой, сидела рядом и хоть бы слово сказала. Решать тебе, однако примешь ты мое предложение или нет, в любом случае туда тебе лучше не возвращаться. Ты огорчишь их обоих, точно тебе говорю. Просто до невозможности, ну и сам понимаешь.
Может быть, я и был животное, но и у животных есть чувства, так что, выслушав эту тираду, я почувствовал себя так, будто меня пнули под дых. Дядя Склиз с тетей Пег, конечно, были не ангелы, однако их дом давно стал моим домом, и что я там никому не нужен, прошибло до самых пяток. Мне, в конце концов, было девять лет. Я был крепкий мальчишка, но все же совсем не настолько, насколько хотел показаться, и не смотри на меня тогда сверху вниз темные глаза мастера, наверное, я расплакался бы прямо на улице.