Вместе с Молли мы прожили двадцать три года, что, разумеется, много, однако меньше, чем я планировал. Я хотел состариться и умереть у нее на руках, а у нее оказался рак, и она умерла, когда я к этому еще не был готов. Сначала ей удалили одну грудь, потом вторую, и в пятьдесят пять лет Молли не стало. Родные помогали мне как могли, но все равно это было невыносимо, и я на шесть или семь месяцев ушел в тяжелый запой. Я пил и вскоре из-за этого потерял работу, и не знаю, что бы со мной было, если бы два моих деверя не взяли и не отвезли меня в больницу, где я хорошенько просох. В больнице Святого Варнавы, в Ливингстоне, я прошел полный курс в шестьдесят дней и там наконец опять начал видеть сны. Я имею в виду не видения и не прозрения, а натуральные сны — яркие, похожие на кино, — и я смотрел их там целый месяц. Может быть, причиной стали транквилизаторы и другие лекарства, которые я тогда принимал, не знаю, но так или иначе через сорок четыре года после моего последнего выступления ко мне снова наконец вернулся Уолт Чудо-мальчик. Каждую ночь я снова повторял свой путь с мастером, снова садился в «пирс-эрроу» и ехал из города в город, снова выступал перед публикой. Я был невероятно счастлив, я опять почувствовал радость, какую забыл много лет назад. Я ходил по воде на глазах у огромной, просто бескрайней толпы, безо всяких приступов головной боли кувыркался, вертелся, крутился в воздухе с прежней ловкостью и спокойствием. Столько лет я так старательно все это в себе прятал, так отчаянно хотел крепко стоять на земле, а тут вдруг оно все вернулось, вспыхивая среди ночи ярким сиянием «Техниколора». Эти сны изменили все. Ко мне вернулось чувство собственного достоинства, и мне больше не было стыдно оглянуться назад. Не знаю, какими словами это еще объяснить. Это мастер меня простил. Он простил меня из-за Молли, из-за того, что я ее любил и страдал, и теперь он снова звал меня, просил, чтобы я о нем вспомнил. Не могу это доказать, но результат говорит сам за себя. Что-то во мне шевельнулось, и, покинув приют алкоголиков, я больше не пил. Мне было пятьдесят пять лет, жизнь моя лежала в развалинах, но я был почти в порядке. Когда же было сказано и сделано все, что нужно, то стал еще лучше.
На лечение Молли ушли все наши сбережения. Я за четыре месяца задолжал за квартиру, хозяин грозил выселением, а единственное, что у меня осталось, это старый «форд-фарлайн», с помятой решеткой и неисправным карбюратором. Примерно через три дня после выхода из больницы мне из Денвера позвонил любимый племянник и сказал, что есть работа. Дэн в семье был самый способный — первый Куинн профессор колледжа, — и он уже несколько лет как жил в Денвере с женой и ребенком. От отца Дэн узнал о том, что произошло, так что объяснять, как у меня обстоят дела с банковским счетом, было не нужно. Работка так себе, сказал он, но, может, стоит сменить обстановку. Да какая такая работка? — спросил я. Будешь стражем порядка, ответил он так, чтобы меня не обидеть. Хочешь сказать, дворником? — сказал я. Ну да, укротителем метел, сказал он. Дворник нужен был в здании, где он вел занятия, и в случае, если я был готов перебраться в Денвер, он мог бы и замолвить словечко. Отлично, почему бы, черт побери, и нет, сказал я и еще через два дня сложил в «форд» кое-какие пожитки и направился в сторону Скалистых гор.
Я так и не доехал до Денвера. Не потому, что вдруг сломалась машина, и не потому, что мне перехотелось идти в дворники, однако жизнь полна неожиданностей, и я попал совсем не туда, куда собирался. Все объясняется просто. Я был еще под впечатлением от больничных снов, дорога тоже навеивала воспоминания, и я, увидав пограничный щит штата Канзас, не смог удержаться от искушения совершить краткое сентиментальное путешествие по старым местам и свернул на юг. Крюк небольшой, сказал я себе, а если я ненадолго задержусь, то Дэн не рассердится. Я хотел часа два погулять по Вичите и посмотреть на дом миссис Виттерспун — каким он стал. Как-то раз, вскоре после войны, я попытался отыскать ее в Нью-Йорке, но имени в телефонном справочнике не нашел, а название компании забыл. Я понял, что она умерла, как и все те, кого я любил.