Было бы очень просто пристрелить его сразу на месте. В кармане у меня лежал заряженный револьвер, а учитывая, что револьвер был тот самый, из которого тремя годами раньше застрелился мастер, направить его против Склиза было бы не грешно. Однако у меня был план, который я долго вынашивал, и я не стал его портить. Мне было мало его просто взять и убить. Я хотел, чтобы он знал, кто, за что и почему, иными словами, чтобы он успел перед смертью все хорошенько прочувствовать. В конце концов, око за око, а если не делать месть сладкой, то на кой она вообще нужна? Так что, входя тогда в ту «кондитерскую», я намерен был получить полный набор пирожных.
План мой был не совсем простой. В жизни бы я его не изобрел, если бы не вспоминал о ферме в Сиболе или забыл бы те книжки, которые мне читал Эзоп. Одна из них, в синем потрепанном переплете, была про короля Артура и рыцарей Круглого Стола. После моего тезки, Уолтера Роули, эти парни в железных прикидах были самыми моими любимыми героями, и я часто просил Эзопа про них почитать. И когда бы я ни попросил – когда лечил очередную рану или же просто куксился, боясь очередной ступени, – Эзоп оставлял учебники, поднимался ко мне и садился рядом, и я навсегда запомнил, как любил тогда слушать рассказы про черных магов и приключения. Оставшись на свете один, я часто их вспоминал. В конце концов, теперь я тоже исполнял обет. Я тоже искал свой Святой Грааль, а примерно через год начали происходить удивительные вещи: волшебная чаша из книжки постепенно стала обретать реальность. Выпей из чаши, и она даст тебе жизнь. Однако моя жизнь, та, которая мне была нужна, могла начаться только со смертью Склиза. Смерть Склиза стала моим Граалем, и я искал ее, чтобы жить. Выпей из чаши, и она даст тебе смерть. Мало-помалу эта вторая чаша – чаша смерти – заменила первую, а я мало-помалу, перебираясь из города в город, придумал, как я его убью. Окончательно план мой сформировался в Линкольне, штат Небраска, где в момент, когда я наклонился над миской благотворительного супчика в Лютеранской миссии Святого Олафа, меня вдруг осенило, и я наконец принял решение. Я насыплю в чашку стрихнина и заставлю ублюдка все выпить. Как встала тогда передо мной эта картина, так потом и стояла перед глазами. Я приставлю ему к виску револьвер и заставлю испить до дна. Потому я не выстрелил, а потихоньку пробрался внутрь, в этот холодный пустой склад в Рокфорде, штат Иллинойс. Я три часа, скорчившись, просидел за ящиками, а действовать начал только тогда, когда усталый Склиз стал клевать носом. Я оказался на удивление спокоен – особенно если учесть, сколько лет пришлось ждать этого мгновения.
– Привет, дядюшка, – сказал я шепотом ему в самое ухо. – Давненько не виделись.
Ствол я крепко прижал к затылку, а чтобы у Склиза не осталось сомнений, для убедительности щелкнул затвором. Над столом, у которого он сидел, тускло горела лампочка в сорок ватт, на столе стояли все необходимые сторожу орудия ночного труда: термос с кофе, бутылка с ржаным виски, широкий стакан, воскресная газетенка с комиксами и револьвер тридцать восьмого калибра.
– Уолт? – сказал он. – Это ты, Уолт?
– Живой и здоровый, дяденька. Твой любимый племянник.
– А я ни черта не слышал. Ты как сюда пробрался?
– Положи руки на стол и не оборачивайся. Как только потянешься за револьвером, ты мертвец. Понял?
Он коротко нервно хохотнул.
– Ага, понял.
– Вспомним старые добрые времена? Один сидит на стуле, другой стоит с револьвером. Надеюсь, тебе по душе, что племянник пошел по семейным стопам.
– На кой тебе это, Уолт?
– Заткнись. Только вякни ползвука про жалость, сам заткну раз и навсегда.
– Господи Иисусе. Дай же ты хоть опомниться. Я потянул носом воздух.
– Чем это тут пахнет, а, дяденька? Не наложил ли ты у нас в штаны, а? А я-то всегда думал, будто ты крутой. Три долгих года я только и думал, какой же ты у нас крутой.
– Рехнулся, Уолт? Я же тебе ничего не сделал.
– Точно, воняет говном. Или это так страхом несет? Может, так воняет твой страх, дорогой дядя Эдди?
Я переложил револьвер в левую руку, а правой снял сумку. И, не давая ему заполнить возникшую паузу в разговоре, который уже начинал действовать мне на нервы, швырнул поверх его головы на стол.
– Открой, – сказал я.
Пока он расстегивал молнию, я подступил к столу сбоку, забрал его револьвер и опустил в карман. Потом, медленно отводя от затылка ствол, встал перед ним. Теперь я целил ему в лицо, а он сунул руку в сумку и достал из нее содержимое: сначала бутылочку с завинчивающейся крышкой, в которой было отравленное молоко, а потом серебряный потир. Потир я спер два года назад в одном ломбарде и с тех пор носил с собой. Он был не из дорогих – просто с серебряным покрытием, зато с красивой чеканкой, изображавшей всадников и лошадей, а тем вечером я его еще и начистил до блеска. Когда потир оказался на столе рядом с бутылочкой, я отступил шага на два назад, чтобы лучше видеть всю сцену. Спектакль вот-вот начинался, и я ничего не хотел упустить.
Склиз показался мне старым, будто создан был прежде холмов [Иов, 15:7.]. После нашей последней встречи он постарел лет на двадцать, а в глазах было столько страдания, столько смятения и боли, что человек послабее мог бы его пожалеть. Я не пожалел. Я хотел его смерти, и, даже отыскав у него в лице следы человекообразия, при мысли о том, что сейчас он умрет, просто-таки вспыхнул от радости.
– Что это значит? – сказал он.
– Что время принять коктейлю. Наливай себе сам, амиго, а потом выпей за мое здоровье.
– Похоже на молоко.
– Молоко и есть... на все сто процентов и даже больше. Прямо из-под буренки.
– Детское развлечение. Терпеть не могу это дерьмо.
– Молоко полезное. Укрепляет кости и способствует хорошему настроению. Ты что-то постарел, дядюшка, и сдается мне, самое время тебе припасть к источнику вечной юности. Молоко способно творить чудеса. Сделаешь пару глоточков и никогда больше не состаришься.
– Стало быть, ты хочешь, чтобы я налил молоко в эту чашку. Больше ничего?
– Налей молоко, подними чашу повыше, скажи: «Долгих тебе лет, Уолт» – и пей. Пей до дна. До последней капли.
– А что потом?
– Ничего. Ты окажешь миру большую услугу, Склиз, и Бог тебя вознаградит.
– Здесь ведь яд, так?
– Может, так, а может, не так. У тебя есть только один способ проверить.
– Псих. Ты, должно быть, совсем спятил, если думаешь, что я буду это пить.
– Не выпьешь, получишь пулю в лоб. Пей, а вдруг повезет?
– Ага, повезет. Как тому самому парню, который закрутил «китайца» [«Китаец» – крученый мяч в крикете.], да угодил себе по башке.
– Заранее-то как узнать? Может, это я просто попугать тебя решил. Может, если выпьешь за здоровье племянничка, я еще и о деле с тобой поговорю.
– О деле? О каком деле?
– О том самом. Может, я хочу с тобой посотрудничать. Я ведь на мели, Склиз, так что мне нужна работа. Я, может, помощи пришел попросить.
– Да конечно, я тебе помогу, о чем речь! На кой это молоко. Если надо, я и так утром же поговорю с Бинго.
– Ладно. Ловлю на слове. Но для начала ты все-таки подзаправишься витамином «Д». – Я шагнул к нему, перегнулся через стол и приставил ствол к подбородку. – И сделаешь это немедленно.
Руки у Склиза затряслись, но он все-таки взял бутылочку и отвинтил крышку.
– Не расплескай, – сказал я, когда он наклонил ее над потиром. – Прольешь хоть каплю, спущу курок.
Белая жидкость перелилась из сосуда в сосуд, и на стол не упало ни капли.
– Хорошо, – сказал я, – очень хорошо. А теперь поднимай и говори тост.