-- У шимпанзе нет хвоста, -- возразил другой лакей. -- Я видел совсем такую же в цирке.
-- Я тоже видел, так ту хозяин водил за шиворот да подстегивал плеткой, а эта все сама.
После кофе Кандауров зажег электричество в уборной и отомкнул чемоданы. И человек, и обезьяна умылись, сняв пиджаки и отстегнув воротнички и манжеты.
-- Вам для первого визита, -- говорил Кандауров, -- надо надеть сюртук. Слышите, Вильям? Я, как свой человек, могу явиться и запросто. Достаньте себе сюртук.
Мистер Вильям порылся в своем чемодане и вытащил сюртучный костюм. Переоделся он с изящной и ловкой быстротой, и только галстук был ему повязан Кандауровым. Но булавку с двумя бриллиантиками он воткнул собственноручно.
-- Теперь сначала по телефону, -- говорил Кандауров, -- потом побриться, и можно ехать. Барышня! Пожалуйста,-- он назвал номер, -- благодарю вас. Квартира генерала Кандаурова? Боже мой! Калерия! Опять я слышу твой голос... Да я же, я... Так надо было... Полгода это еще не целая вечность. Ну, что дядя? Здоров?.. Дома? Калерия, слышишь, скоро мы будем счастливы!.. Знаю? Не знаю, а предчувствую, верю... Через полчаса мы у вас -- я и мой секретарь мистер Вильям. Да, англичанин, вернее, американец. До свиданья.
III
Человек и обезьяна побрились в парикмахерской отеля. На зрелище это собралось публики со всех этажей человек пятьдесят. Мистер Вильям, закутанный в простыню, время от времени скашивал глаза на Кандаурова и, видя на его щеках такую же мыльную пену, как и у себя под нижней губой, старательно задирал кверху лицо. Звяканье ножниц, подравнивавших ему бороду и бачки, доставило ему большое удовольствие, а причесывание смоченной вежеталем головы вызвало даже нечто среднее между урчаньем и бормотаньем.
-- Вильям! -- прикрикнул на него Кандауров.
Потом поехали к дяде Кандаурова, генералу от инфантерии, почетному опекуну.
Был февральский солнечный день. Автомобиль в пять минут домчал двух прекрасно одетых джентльменов через весь Невский проспект на Пушкинскую, где жил генерал. Горничная, снимавшая с Кандаурова и мистера Вилняма пальто, уже давно привыкла к посещениям старых, сгорбленных, обросших баками и бородами господ. Поэтому она нисколько не смутилась при виде обезьяны и даже с особым почтением сказала ей: "Пожалуйте в зал". Высокий тучный дядюшка, в генеральской тужурке, с орденом Владимира на шее и академическим значком, уже шел навстречу к племяннику с широко раскрытыми объятиями. Обнялись и поцеловались. Мистер Вильям хотел последовать примеру своего хозяина, но тот отстранил его от генерала рукой и сказал на английском языке:
-- Руку! Только руку, Вильям!
-- В чем дело? -- спросил генерал.
-- У моего секретаря, -- отвечал Кандауров, -- слишком восторженная душа. Хочет с вами, дядюшка, облобызаться.
-- Отчего же, -- сказал генерал, -- я англичан люблю. Я только немцев не люблю.
-- А он, дядюшка, не только англичанин, но к тому же и обезьяна.
-- Как обезьяна? А ведь правда!.. Вот разодолжил. Смотрите, пожалуйста: лакированные штиблеты, галстук... И какое сходство с человеком. Так научи же, как мне себя держать с эдаким франтом?
-- Да совсем как с настоящими гостями, дядюшка.
-- Вот забавно! Мистер Вильям?.. Садитесь, пожалуйста, мистер Вильям!.. Калерия, Калерия! -- крикнул генерал. -- Да выходи же!
Стройная шатенка с темно-бронзовыми волосами появилась на пороге и, поглядев издали на Кандаурова блестящим расширенным взором, отступила назад.
-- Василий Лукич, -- позвала она, -- на минуточку.
Кандауров быстрыми шагами прошел в гостиную, и тотчас же тонкие руки женщины обвились вокруг его шеи, и горячие губы прильнули к его губам.
-- Милый, милый, милый! -- шептала она скороговоркой между поцелуями. -- Я не хотела встретиться с тобой официально, я истомилась. Я к тебе приду завтра в восемь часов. Хорошо?
-- Конечно, конечно, -- тихо сказал Кандауров, -- теперь вернемся в зал.
И, подходя к порогу, он воскликнул полным голосом:
-- Да уверяю же вас, что вам некого стесняться. Честное слово, это обезьяна. Мистер Вильям, мистер Вильям!
IV
Шимпанзе превзошел самого себя. Приблизившись к молодой женщине, он расшаркнулся, поцеловал протянутую руку и даже произнес два коротеньких слова, которые умел произносить очень отчетливо и которые на его языке служили знаками величайшего одобрения:
-- О, yes!..
Калерия засмеялась и, подведя мистера Вильяма к окну, стала тормошить и разглядывать его со всех сторон. Больше всего ее поразили его выбритый и напудренный подбородок, расчесанный пробор на голове и запах духов, таких же, как у Кандаурова.