К середине III в. они достигли апогея своей мощи, и в какой-то момент могло показаться, что весь мир должен был стать митраистским [46]. Но первые вторжения варваров и, в частности, окончательная потеря Дакии (275 г. н. э.), за которой последовало отторжение Декуматских Полей, нанесли тяжелый ущерб маздеистской секте, доминировавшей главным образом на периферии римского мира. Во всей Паннонии и вплоть до Вирунума на границах Италии были разорены ее храмы [47].
Всякое поражение империи было крахом и для «непобедимого бога», поскольку подрывало веру в его помощь. Чтобы взять реванш, официальные власти, напуганные быстрым разрастанием христианства, со все возраставшей энергией поддерживали самого опасного соперника, какого только могли ему противопоставить. Армия оказалась единственной силой, которая устояла в этом всеобщем разгроме, и возведенные на престол легионами цезари неизбежно были вынуждены искать опоры в религии, распространенной главным образом среди солдат. В 274 г. Аврелиан, помимо мистерий тавроктонного бога, учредил щедро снабжаемый средствами общественный культ в честь «непобедимого Солнца». Диоклетиан, двор которого со всей его сложной иерархией, его раболепством перед властителем и с его толпой евнухов, являлся, по признанию современников, копией с царского двора Сасанидов, естественно, был склонен к принятию учений персидского происхождения, потакавших расцвету его деспотических задатков. Этот император и его соправители, встретившись в 307 г. в Карнунте, восстановили там храм небесного защитника возрожденной империи. Христиане не без некоторых видимых оснований даже сочли митраистское духовенство инициатором великих гонений, начатых Галерием[48]. Неотчетливо-монотеистическая гелиолатрия, похоже, готова была стать в Римской империи, как и в Иране, единой и нетерпимой религией государства. Именно под защитой Солнца войска Лициния выступали против Константина[49]. Победа этого последнего разрушила те надежды, которые внушала почитателям Солнца политика его предшественников. Хотя он никогда не подвергал преследованиям унаследованные его семьей старые верования и даже сам разделял их[50], но отношение к ним, как к признанному культу, сменилось лишь терпимостью. Преемники Константина проявляли к ним решительную враждебность. За скрытым недоверием последовало открытое гонение. Христианская политика не ограничивалась более высмеиванием легенд и ритуальной практики маздеистских мистерий, ни даже обвинением их в том, что их основателями были непримиримые враги Рима; она в полный голос заявила о тотальном разрушении идолопоклонничества[51], и ее призывы не замедлили обратиться в действие [52]. Когда один из ораторов заявлял, что при Константине никто не осмеливался созерцать восхода и заката Солнца, что даже крестьяне и моряки воздерживались от наблюдения светил и, трепеща, не отрывали взора от земли[53], эти высокопарные выражения можно считать преувеличенным отголоском тех опасений, которые переполняли в то время всех язычников.