Провозглашение императором Юлиана привело к внезапному перевороту. Философ, которого несла на троне галльская армия, с детства втайне поклонялся Гелиосу[54]. По его убеждению, этот бог охранил его и позволил избежать тех опасностей, которые угрожали ему в юности[55]; он верил, что божество облекло его священной миссией, и рассматривал себя в качестве его служителя или, скорее, его духовного сына[56]. Он посвятил этому небесному «царю» речь, в которой холодное теологическое рассуждение под влиянием его веры переходит местами в пламенный дифирамб[57], и до самого смертного часа он оставался верен своей пылкой приверженности к почитаемому им светилу [58].
Молодого правителя должна была привлечь к мистериям, в частности, его суеверная тяга ко всему сверхъестественному. Еще до своего вступления на престол, возможно, даже в юности, он был тайно посвящен в члены одного из митраистских сообществ философом Максимом Эфесским[59]. Посвятительные церемонии чрезвычайно глубоко задели его чувства. Отныне он считал, что находится под покровительством Митры как в этой жизни, так и в жизни иной[60]. Едва ему удалось скинуть с себя маску и открыто провозгласить себя язычником, он призвал к себе Максима и, разумеется, тогда прибегнул к совершению омовений и очистительных обрядов, совершавшихся при чрезвычайных обстоятельствах, для того, чтобы смыть всю нечистоту, которую принял на себя от крещения и христианского причастия[61]. Стоило ему взойти на трон, он поспешил ввести этот персидский культ в Константинополе, и даже во дворце устроил храм, в котором «постепенно посвящаемый и посвящавший сам», он участвовал со своим ближайшим окружением в оккультных церемониях[62]. Почти в то же самое время в Афинах были совершены первые тавроболии[63].
Члены секты магов поднимали голову по всей империи. В Александрии патриарх Григорий захотел построить церковь на развалинах митраистского храма, и это вызвало кровавый мятеж. Когда власти арестовали его, чернь вытащила его из тюрьмы и жестоко расправилась с ним 24 декабря 361 г., в канун дня рождения непобедимого бога[64]. Император удовольствовался лишь тем, что сделал городу Сераписа отеческое внушение[65].
Но вскоре Отступник погиб в том самом своем походе против персов, в который его вовлекло, вероятно, тайное желание завоевать ту страну, которая дала ему его веру, и уверенность в том, что бог-охранитель предпочтет его поклонение тем почестям, которые воздавались ему стороной неприятеля. Так эта краткая попытка реакции потерпела неудачу, и окончательно победившее христианство постаралось исправить ту ошибку, которая стоила ему столь мучительных треволнений. Еще даже до того, как правители издали запрет на поклонение идолам, их эдикты, направленные против астрологии и магии, стали тем оружием, которым оно могло косвенно поразить жрецов и почитателей Митры[66]. В 371 г. многие из тех, кто предавался оккультной практике, были обвинены в участии в некоем мнимом заговоре и преданы смерти [67]. Сам наставник в мистериях Максим пал жертвой такого рода обвинения[68].
Вскоре целый ряд императорских постановлений прямым ударом поразил отверженную секту. В провинциях народные волнения нередко опережали собой действия магистратов [69]. Толпа разоряла храмы и предавала их огню с согласия властей [70]. Руины святилищ Митры несут на себе следы жестокости этой опустошающей ярости. Даже в Риме в 377 г. префект Гракх (Gracchus), пожелавший принять крещение, представил свидетельство искренности своего обращения, «сокрушив, разбив и разворотив» [71] одну из крипт со всеми находившимися в ней статуями. Часто, чтобы спасти от разграбления свои оставшиеся гроты, жрецы замуровывали вход в них[72], либо укрывали в надежных потайных местах свои священные изображения[73], убежденные в том, что разразившаяся над ними буря будет преходящей, и после дней испытаний их бог заставит воссиять для них день окончательного торжества. Напротив, христиане, чтобы сделать то или иное место негодным отныне для отправления культа, осквернив его присутствием трупа, иногда подвергали казни непокорного закону жреца (sacrificateur), совершавшего жертвоприношения, и погребали его в развалинах навсегда проклятого святилища (рис. 24)[74].