— Допрос? — изумился Йельм.
— Допрос, — подтвердил Грундстрём. — Вы сами это выбрали.
Йельм снова прикусил язык. Больше ни слова. И началось:
— Являетесь ли вы или являлись ли когда-либо членом какой-либо организации, враждебно относящейся к иммигрантам?
— Нет, — ответил Йельм, стараясь сохранять полное спокойствие.
— Каково ваше отношение к иммигрантам?
— Скорее хорошее, чем плохое.
Грундстрём покопался в большом коричневом конверте, извлек оттуда нечто, напоминающее список, и начал его зачитывать:
— За время вашей службы в этом районе 42 процента задержанных вами людей составляли лица иностранного происхождения. За последний год эта цифра достигла 57 процентов.
Йельм кашлянул и сосредоточился.
— По последним подсчетам во всем муниципалитете Буткюрка 32 процента населения имеют иностранное происхождение, из них 20 процентов — иностранные граждане. Севернее, в Альбю, Фиттья, Халлунде и Норсборге, эта цифра значительно выше, 50–57 процентов и даже больше. Другими словами, всего 42 процента иммигрантов среди задержанных показывают лишь несколько меньшую их склонность к преступлениям, чем у лиц шведского происхождения, проживающих в этих районах. В любом случае приведенная цифра не имеет ни малейшего отношения к расизму, на который вы так прозрачно намекаете.
Йельм был очень доволен своим ответом; в отличие от Грундстрёма.
— Какого черта вы поперлись стрелять в того мужика, американского кино захотелось?
— Того, как вы изволили выразиться, мужика зовут Дритеро Фракулла, и он принадлежит к албанскому меньшинству провинции Косово в Южной Сербии. Вы, конечно, знаете, какая там сейчас ситуация. Почти все косовские албанцы, с которыми мы имеем дело в нашем округе, — это люди, ассимилировавшиеся здесь, выучившие шведский язык, определившие своих детей в шведские школы. И вот почти всех их выдворяют из страны. Это неминуемо вызовет эксцессы.
— Тем меньше у вас было причин идти и убивать его. Государственный спецназ был уже в пути, специалисты, эксперты. Какого дьявола вам понадобилось туда соваться одному?
Йельм не успел прикусить язык:
— Чтобы спасти ему жизнь, черт побери!
Часы показывали почти восемь вечера. Йельм и Бруун были в коричневой комнате, Бруун сидел в своем кресле, Йельм полулежал на диване. На столе перед ними стоял большой катушечный магнитофон. Из его динамиков раздалось:
— Чтобы спасти ему жизнь, черт побери!
Бруун едва не проглотил свою сигару. Быстрым движением он выключил магнитофон.
— Ты, — сказал он, тем же быстрым движением руки указывая на Йельма, — очень смелый человек.
— Знаю, это звучит по-идиотски… — ответил Йельм с дивана. — Впрочем, записать тайком допрос, который проводит отдел внутренних расследований, — не меньший идиотизм.
Бруун пожал плечами и снова включил магнитофон. Сначала короткая пауза, затем голос Йельма:
— Их специализация делает их специалистами в одном деле, и вы так же, как и я, хорошо знаете, в каком: обезвредить преступника, не причинив вреда заложникам. Обезвредить в значении уничтожить, то есть убить.
— И вы действительно рассчитываете, что мы поверим, что вы стреляли в него, чтобы спасти?
— Думайте что хотите, черт побери.
Бруун поглядел на него и горестно покачал головой; теперь наступила очередь Йельма пожать плечами.
— Вот этого мы как раз делать не собираемся, — продолжил Грундстрём своим обычным тоном. Предыдущие две реплики он произносил совсем иначе. — Мы здесь, чтобы отделить правду от лжи, убедиться в том, что вы не совершили служебную ошибку, и таким образом избавить вас от выговора. Именно так действует правовая система. Если потребуется, мы возьмем вас на заметку. И это не имеет никакого отношения к тому, что думаем мы лично.
— Для протокола: выстрел произошел в 8.47, а спецназ подъехал в 9.38, — сказал Йельм. — Мы должны были сидеть на корточках перед зданием и в течение целого часа дожидаться, что будет с отчаявшимся человеком, вооруженным ружьем, с перепуганными до смерти заложниками и парализованным центром Халлунда?
— Хорошо, давайте на некоторое время оставим вопросы почему в стороне и перейдем к тому, что вы совершили де факто.
Пауза. Мортенсон и Грундстрём меняются местами. Йельм размышляет о том, что за человек может употреблять выражение «де факто».
Отточенный голос сменился более грубым:
— Так-так. Пока мы, так сказать, плавали по поверхности. А сейчас примемся нырять.