Я помню, как Лебедь выступал на одной из пресс-конференций. Когда его спросили о боевом генерале Громове, под командованием которого Советская армия вышла из Афганистана, Лебедь громогласно заявил, что не хочет вспоминать генерала, «разменявшего себя на пятаки». История горько посмеялась над бравым генералом. Довольно быстро выяснилось, что политик он никудышный. Его быстро убрали. Затем, пользуясь поддержкой Березовского, Лебедь стад губернатором в одном из сибирских регионов, где трагически погиб. В историю России он вошел лишь как подписавший фактическую капитуляцию в Хасавюрте. Генерал Громов тоже стал губернатором и вывел за несколько лет свою область в число самых передовых.
Двадцать седьмого сентября войска талибов вошли в Кабул. Никто в мире еще не понимал, что именно произошло, даже лучшие аналитики американских спецслужб не смогли бы просчитать будущее. А если бы им кто-то показал это идущее, они бы в него просто не поверили. Ведь талибы финансировались и вооружались союзным Пакистаном и самими Соединенными Штатами. В тот день они учинили неслыханную по своему зверству расправу над Наджибуллой. Я все время думал, как пережил этот день Михаил Сергеевич, когда узнал о том, как истязали и терзали его бывшего союзника? Впрочем, ему было не до этого. На президентских выборах девяносто шестого года (первых и последних выборах в его жизни, ведь до этого его не выбирали) Горбачев набрал полпроцента голосов. И это был прекрасный показатель для такого политика, как он. Единственно правильный.
У нас к этому времени с Ирой начались некоторые проблемы. Выяснилось, что мы по-разному смотрим на многие вещи. Меня раздражало окружение Иры и ее отца. Они считали Чубайса и его соратников панацеей от всех бед, связанных с прежними режимами, с коммунистами и всесильным КГБ. Я пытался доказывать, что не все бывшие партийные работники или офицеры КГБ были палачами, предателями и мерзавцами. Но не находил понимания в своей семье. Самое поразительное произошло потом, когда, убрав через два года Черномырдина и Кириенко во время острейшего политического и экономического кризиса, Ельцин выдвинул на должность премьера бывшего директора Службы внешней разведки Примакова, которого позже сменил бывший директор ФСБ генерал Степашин. И наконец, третьим в этом списке стал подполковник службы внешней разведки и тоже бывший директор ФСБ Владимир Путин. Вот такие метаморфозы происходили в нашем государстве. Но до этого было еще далеко. У нас рос сын, я работал начальником отдела в «Мост-банке» и исправно встречался с уже очень постаревшим Петром Петровичем. И разумеется, не подозревал, что ждет нас в будущем.
Мы довольно скоро взлетели и набрали высоту. Альберт Ромуальдович почти сразу отстегнулся и, подойдя к Татьяне, наклонился над ней. Осмотрел ее голову, затем убрал простыню и начал осматривать тело. Я заметил, с каким интересом Гарри поглядывал на раздетую женщину. На ней была только легкая рубашка. Тогда я намеренно встал так, чтобы ему ничего не было видно.
— Как она себя чувствует? — спросил я у дантиста Альберта.
Как можно приставлять стоматолога к такой больной? Очевидно, Альберт Ромуальдович был гораздо ближе к моему шефу, чем я ранее предполагал. Он был не просто его врачом, а доверенным лицом. Ведь Артур не ходил к нему лечить зубы. На самом деле не ходил. У него был знакомый врач-итальянец, который и занимался его зубами. У Артура идеальная голливудская улыбка, но я-то знаю, что все его зубы искусственно имплантированы. Сейчас существует такая технология.
— Плохо, — поморщился Альберт Ромуальдович. — Вы не знаете, какое лекарство ей ввели? Какие уколы ей сделали в больнице?
— Откуда мне знать? — отозвался я. — С нами должен был полететь врач, который все знал, но его ранили по дороге.
— Ранили? — Альберт не знал, что на нас напали.
Мы с ним говорили по-русски, чтобы Гарри и стюардесса нас не поняли. Врач говорил с сильным прибалтийским акцентом. Я не знал, литовец он или латыш, но акцент у него был очень сильный.
Когда мы подъезжали к аэропорту, на нас напали вооруженные люди, — рассказал я ему.
Стоматолог наконец накрыл Татьяну простыней и сделал шаг в сторону.
— Они ранили только врача, который должен был ее сопровождать? — поинтересовался он.
— И убили одного из сотрудников охраны, — сообщил я.
Альберт Ромуальдович нахмурился. Еще раз взглянул на женщину, потом открыл свой чемоданчик. Подошел к ней второй раз и взял ее руку, прощупывая пульс. Затем повернулся ко мне.
— Так нельзя, — произнес он с явным сомнением. — Это слишком большой риск. Мы не знаем, какие препараты ей вводились, какие дозы она получила. Я должен позвонить в больницу и все узнать. Пока не узнаю, ничего не смогу сделать, иначе ей может стать плохо, очень плохо.
— Правильно, — охотно поддержал я его. Мне вообще не хотелось, чтобы он тревожил бедную женщину. Самое главное было быстро долететь до Испании, а там сдать ее местным врачам. Я надеялся, что, может быть, удастся немного потянуть время, а нашему шефу мы скажем, что ничего не смогли узнать.
— Я позвоню в больницу и постараюсь все узнать. — Альберт прошел в конец самолета, где находился небольшой кабинет, предназначенный для самого Артура. В нем был телефон. Альберт Ромуальдович поднял трубку и стал звонить в Саттон.
К сожалению, связь в этом самолете работала идеально. Альберт сразу дозвонился до больницы и начал выяснять подробности. Если бы здесь был какой-нибудь провод, я наверняка постарался бы его перерезать, но у этого телефона не было провода.
Я вышел из кабинета в салон, пока Альберт сидел за столом и записывал то, что ему диктовали. Если ничего не делать, забеспокоился я, то через несколько минут он вернется в салон и начнет колдовать над Татьяной. А этого нельзя допустить. Она будет в таком состоянии, что может рассказать о документах, которые были в ее сумочке. И тогда Артур поймет, кто забрал документы.
Я сел в кресло и постарался продумать, какие есть варианты остановить Альберта. Стюардесса принесла мне бокал шампанского. Дура. Она не понимала, что мне сейчас не до шампанского.
— Вы будете есть? — спросило это чучело.
— Нет, не буду, — отказался я машинально, продолжая размышлять.
Через несколько минут будет поздно. Что же делать? «Думай! приказывал я себе. — Ты не помощник самоуверенного олигарха, а старший офицер разведки. Тебя учили два года и потом дважды вызывали на переподготовку, устраивая тебе якобы командировки в другие города. Ты обязан придумать какой-то выход. Обязан найти правильное решение».
Я посмотрел на бычью шею Гарри, который с удовольствием чавкал. В отличие от меня он не отказался от обеда. Почему эти охранники всегда голодные? Или они едят впрок, чтобы быть сытыми? Кажется, на офицерских сборах нам говорили, что две вещи нельзя никогда откладывать — еду и поход в туалет Возможно, это и правильно. Что же мне делать? Из кабинета доносился голос Альберта Ромуальдовича. Юн продолжал уточнять необходимые ему данные. Рядом со мной обедал Гарри. И вдруг я понял, что не справлюсь с ним. Даже если мне удастся их отключить, что я скажу пилотам, как потом смогу объяснить мое поведение Артуру? Они просто сразу передадут в Лондон сообщение о моем нападении. Нет, это не выход.
Что делать? И вдруг меня осенило: нужно посадить самолет. Единственный выход в этой ситуации — посадить самолет. Чтобы Альберт Ромуальдович не успел приступить к своим уколам. Он напоминал мне фашистских палачей. Обычно в старых советских фильмах немцев играли прибалты. Они были больше похожи, и выглядели гораздо естественнее, чем представители славянских народов, не говоря уже об азиатских. Мне всегда было смешно, когда немецких фашистов в кинокартинах играли евреи. Это же нужно было такое придумать! Говорят, во время съемок фильма «Семнадцать мгновений весны» заместитель директора картины все время привозил для съемок в массовых сценах, своих знакомых евреев.