— Представляю! — засмеялся дон Энрике.
— А самые настоящие сказки для маленьких детей я стал сочинять в более позднее время.
— Это вы, наверно, Рауля развлекали своими сказками, когда он был малышом? — предположил дон Энрике.
— Нет. У виконта де Бражелона и без меня сказочников в детстве хватало. Впрочем, что-то когда-то вещал и ему. Но все же… мои сказки предназначались другим малышам.
— Людовику?
— О нет… Впрочем, какая разница?
— Извините, мне не надо было спрашивать вас…
— Да нет, почему же… Приятно вспомнить… малышей, которые просят: "Еще, господин аббат! Что было дальше с Пьеро?!"[17]
Вы, наверно, хотите узнать, кто написал эту сказку — ведь в вашем возрасте интересно все на свете. Ну так знайте: автора зовут Арамис, сейчас он замечательный аббат, но раньше он был мушкетером.
Подробней его историю вы сможете узнать, когда подрастете.
Вы можете спросить, для кого он сочинил эту сказку? Отвечаем:
Для детей госпожи Лонгвиль — маленьких симпатичных принцев, потомков красавца Дюнуа… Сказку Арамис написал в смутное, беспокойное время. Это время называется Фрондой, и упаси нас Господь когда-нибудь пережить такое.
А теперь, дорогие дети, пусть Арамис своим сочинением развлечет вас, как развлекал он ваших родителей своими похождениями, ухаживая за женщинами и участвуя в заговорах и сражениях вместе со своими друзьями — Атосом, Портосом и Д'Артаньяном.
Александр Дюма".
Извините за длинную цитату. Скажу только, что многие из нас еще в очень нежном возрасте запоем читали сказки "для взрослых", а Дюма для детей прочли уже будучи взрослыми. А сказки Дюма — и Арамиса — проверены на детях. Дети их любят! Мы тоже!
____________________
— А дети, которым вы рассказывали эти ваши сказки… им было интересно их слушать, раз они требовали продолжения?
— Да, дон Энрике. Хотя мне было немного грустно их сочинять. Только дети не понимали и смеялись. На то они и дети.
— Тогда, монсеньор, я спокоен за вашу душу! Человек, сочиняющий сказки, которые любят дети, не может быть злодеем! Иисус любил детей. И сочиненная вами сказка вознесет вас в Царство Небесное!
— Вы так полагаете? — промолвил Арамис.
— Сантьяго! Иначе быть не может.
— A ver, angelito![18] — иронически сказал Арамис.
— Вам очень приятно оскорблять меня, Сказочник?
— Чем же это я вас оскорбил, рыцарь?
— То ребенок, то ангелочек!
— Я не так суров, как ваш Магистр и героический Санта-Крус. В глубине души я очень мягкий человек. И, если я вас назвал ангелом — не обижайтесь. Вы действительно очень напоминаете мне ангела с одной испанской картины… Не помню, не то Хосе де Риберы, не то Луиса Моралеса… Нет, пожалуй, все-таки Риберы…
— Вы любите наших художников? — живо спросил дон Энрике.
— Да. И отдаю предпочтение перед своими соотечественниками. У наших больше пышности и… фривольности. Испанская живопись более возвышенная. Духовность в ней доминирует.
— Если вы знаток живописи, настоятельно советую вам взглянуть на работы Микеланджело Караваджо на Мальте.
— Как получится, — опять сказал Арамис, — " Ни надежды, ни страха"…[19] Но Караваджо — не испанец.
— Вы забыли короля испанской живописи! Великого Диего Веласкеса! "Сдача Бреды" — видели?
— Да, — сдержанно сказал Арамис.
— Ну — и?
— Красиво…
— Красиво — и все? — удивился дон Энрике, — Шедевр батального жанра!
— Настоящая война намного страшнее, — мрачно сказал Арамис, — Я уже говорил… Ла-Рошель, Кромвель, Фронда… Вам этого еще не понять. Вот вы и любуетесь приукрашенной войной Диего Веласкеса, придворного художника. Не обижайтесь за сравнение с ангелом. Я старик, погрязший в грехах, говорю это вам, черный ангел Мальтийского Ордена.
— Вот, Черный Папа, вы опять за свое! Где вы видели ангелов? На картинах художников и витражах соборов?
— Нет, дон Энрике. В жизни. Ангел — исполнитель Воли Всевышнего. Посланец. Гонец. Избранник. Порой Ангел не знает о своей миссии, и нет нимба над его головой, и нет крыльев за спиной. Но, когда Богу угодно, юное существо становится вестником Провидения. Даже если на вас не белоснежные одежды, а черный плащ с крестом, как на вас. Помнится, мальчишка Блезуа на минированной фелуке, страдая от морской болезни, своим нытьем довел слуг до того, что они отправились за выпивкой и предотвратили нашу гибель.
— Блезуа? Я о таком не слышал? Кто это?
— Простой сельский парнишка из Турени. Оруженосец Атоса в английской эпопее, скажем так.
Зная рыцарские наклонности своего собеседника, Арамис возвел юного Блезуа в ранг оруженосца отчасти еще и потому, что, вспоминая полные драматизма события января сорок девятого, чувствовал некоторую вину перед наивным парнем. Когда речь в шлюпке зашла о людоедстве, оголодавшие господа и слуги перебрасывались страшными шуточками. "Я предпочел бы съесть Блезуа, — заявил он тогда, — Мы его не так давно знаем".[20]
Но Блезуа не привык к мушкетерским шуткам и старался держаться от Арамиса подальше. И еще… когда-то бедному малому попало от грубияна Базена.
— Как это было? — спросил дон Энрике, — Взрыв предотвратили? Мне… по долгу службы… очень интересны морские истории.
АРАМИС РАССКАЗАЛ, КАК ЭТО БЫЛО.
— Учтите на будущее, дон Энрике. Как знать, что вас самого ожидает.
— Я не такой честный, как оруженосец Атоса и, попади на вражеское судно, даже не задумывался, брать, или не брать груз. А вы сами когда-нибудь были Ангелом? В вашем толковании? Вестником Судьбы, священным посланцем… если не Всевышнего, то… Добрых Сил?
— Это было во время оно.
— Но все-таки — было?
— Быть может, — вздохнул Арамис, — Да, наверно. И все же я отдаю предпочтение моему дорогому гасконцу. Но время шло, летели дни, и ангельские роли в Мистерии, именуемой Жизнь, достаются уже не нам, а более юным. Мне припомнилось, между прочим, что во времена фрондерской сумятицы Рауля и его друзей так и называли — "Ангелочки принца Конде". И они тогда не обижались на это, а скорее гордились таким прозвищем.
— В сочетании с именем Конде, еще бы! — воскликнул дон Энрике, — И что, ваш Рауль тоже играл роль Ангела в Мистерии, именуемой Жизнь?
— О да, — сказал Арамис, — Неоднократно. И по приказу, и по собственной инициативе и даже против воли.
— Против воли? Как так?
— Под Шарантоном. Но мне… не хочется вспоминать сражение под Шарантоном.
— Шарантон — это где психи?
— Да, "где психи", вы справедливо заметили. Мы все тогда сошли с ума. Впрочем, Атос сохранил рассудок — во время резни его шпага оставалась в ножнах.
— Но его же могли убить!
— А я на что, черт возьми! А вот я тогда убил человека… о чем сейчас искренне сожалею.
— А Рауль?
— Он, возможно, сам расскажет вам о своих приключениях, если вас сведет судьба.
— Сведет, непременно сведет! А я человек очень любопытный и порасспрошу вашего юного друга о Фронде.
— Только о Шарантоне, пожалуй, лучше не спрашивайте. То был именно такой случай, когда ради благой цели мне пришлось прибегнуть к… не совсем рыцарским методам. Но жизнь и свобода наших друзей находились под угрозой. Я был вынужден распечатать одно важное письмо. Надеюсь, Рауль забыл старую обиду.
— На вас?
Арамис нахмурился. Дон Энрике понял, что епископ больше не хочет вспоминать прошлое.
— Монсеньор, — сказал он, — Я принимаю роль Ангела в Мистерии, именуемой Жизнь. Я не имел чести быть оруженосцем графа де Ла Фера, как молодой Блезуа… Я не знаком с Ангелочками принца Конде. Я еще не участвовал ни в морских, ни в сухопутных баталиях, в отличие от Ангелов, о которых вы говорили. Но все же я считаю себя вестником Провидения. Еще в Тулоне я играл эту роль, не сознавая всей важности доверенной мне миссии. И теперь здесь, на Бель-Иле… Вспомните главное — самую суть: принц в тюрьме. Магистр прислал меня к вам с предложением убежища в Ла Валетте… Бофор начал войну в Алжире. Фуке арестован… Вот-вот, может быть, на этой неделе на Бель-Иль высадится королевский десант… Рауль…
17
Сказка «Пьеро» написана самим А. Дюма. Автор "Трех мушкетеров" в предисловии к сказке пишет: "Дорогие дети, если родители ваши захотят прочесть эту сказку — скажите им, что написана она не для них, а для вас. У них же есть свои: "Королева Марго", «Амори», "Три мушкетера", "Графиня де Монсоро", "Граф Монте-Кристо", "Графиня де Шарни", «Совесть», "Пастор из Ашберна".