Нет сомнения, что вклад Брестеда в египтологию огромен, но нельзя забывать, что его библейские предубеждения и его личные взгляды на монотеистическую солнечную религию, которые он попытался навязать Текстам пирамид, почти закрыли дверь к иному толкованию их смысла. Его заворожила тайна религии древних египтян. В своей популярной книге «Развитие религии и мысли в Древнем Египте» он взял на себя смелость показать, как, по его мнению, происходило развитие египетской религиозной идеологии. «Тексты пирамид представляют собой продукт обработки оригинала несколькими последовательными редакторами, и обработка эта производилась почти наобум»{103}. «Каково содержание Текстов пирамид?» — спрашивал он и предлагал широкой и внимательной аудитории следующий ответ:
«…можно сказать, что в основном мы имеем шесть категорий:
1) погребальный ритуал и ритуал посмертных даров в гробнице;
2) магические заклинания;
3) очень древний ритуал молитвы;
4) древние религиозные гимны;
5) отрывки из древних мифов;
6) молитвы и обращения от имени покойного фараона»{104}.
Он свел значение Текстов пирамид до невнятного бормотания дряхлых и суеверных магов-жрецов, имеющих странное представление о загробных проблемах своих мертвых фараонов. При такой терминологии в конечном итоге все это и религией не выглядело. Подлинная религиозная мысль, верил Брестед, появилась много позже, в эпоху фараона-еретика Эхнатона (около 1350 года до н. э.).
Но в данный момент, по мнению Брестеда, солнечный культ был готов к превращению в солнечную веру с оттенком монотеистической концепции. Она предположительно нашла свое отражение в новом культе Атона, введенном мягким правителем, философом Эхнатоном{105}. Брестед видел в прославленном деде Эхнатона, великом Тутмосе III, лидера «национального жреческого сословия, уже сложившегося на Древнем Востоке, и первого Верховного священнослужителя (Pontifex Maximum) при боге Амуне. Таким образом, Тутмос III представал в роли Святейшего Папы времен фараонов, возглавлявшего, согласно терминологии Брестеда, «это папство Лмуна». У американской аудитории Брестеда начало складываться представление об этой религии на основе почти иудейско-христианской идеи странного внука Тутмоса III. Многое в терминологии Брестеда пропитано желанием видеть Эхнатона предвестником монотеистической религии с солнцем или, точнее, солнечным диском в качестве символа Единого Бога, бога «Слово»{106}.
Для его аудитории такая концепция удивительной не была, поскольку в представлении многих Моисей был современником Ахнатона, главным идеологом развития монотеистической иудейской религии и ее смешения с религией фараонов{107}. Однако где-то на заднем плане оставался звездный культ, который был близок вавилонскому политеистическому поклонению звездам и, следовательно, неприемлем для иудейского идеализма. Звездный элемент в Текстах пирамид очевиден, и Брестед, как и все остальные до него, испытывал от этого неудобство. Он отбросил его как состряпанную на скорую руку теорию, которая запятнала безупречную чистоту солнечной идеологии Века Пирамид.
Из-за этих ошибок в начальном периоде исследования был почти потерян самый важный ключ к пониманию текстов — широкое использование астрономический аллегорий. Этот ключ был похоронен под грудой академического славословия, последовавшего за публикацией Масперо. Астрономический ключ мог оказаться потерянным навсегда, если бы не судьбоносное открытие 1982 года, сделанное через целый век после обнаружения Текстов пирамид. Обсудим это мы в последующих главах, а сейчас давайте посмотрим, что же представляют собой эти тексты, как они взаимосвязаны с широко известной египетской Книгой Мертвых. Эта книга представляет собой аналогичное собрание текстов, сохранившихся на папирусных свитках более поздних времен. Вооружившись базовыми знаниями, мы будем, готовы приступить к сути нашей тайны, роли Ориона в. египетской религии.