—
Это правда, что она выглядит неважно, — пробормотал кондуктор, — Что, она действительно умерла?
—
Да, и прямо во время поездки! И вы этого не заметили? — воскликнул сотрудник транспортной компании, который присоединился к ним в это время.
—
Нет, да и господин, который сидел рядом с ней, ничего не увидел. Она не падала … держалась на сиденье… только не дышала. Это странно… но это так.
—
Внезапный прилив крови, может быть … или что-то сломалось в её груди.
—
Я думаю, что её убили, — сказал смуглый художник.
—
Убили! — машинально повторил кондуктор, — О! Нет, это невозможно, на ней нет ни одной капли крови.
—
И потом, — добавил сотрудник компании, — если бы её кто-то убил в омнибусе, другие пассажиры бы это легко заметили… увидели.
—
Ей от силы восемнадцать лет… Это максимум. В этом возрасте не умирают так внезапно, — сказал молодой человек.
—
Вы доктор?
—
Нет, но …
—
Ну, тогда, вы знаете не больше нашего. И вместо того, чтобы бросаться такими фразами, вы должны пойти позвать полицейских. Мы не можем держать мёртвое тело на вокзале. А вот и полицейские… легки на помине.
Действительно, два стража порядка в это время заворачивали в их сторону с бульвара, двигаясь по тротуару размеренным шагом. Кондуктор позвал их, и они пошли к ним без особой спешки, потому что вряд ли подозревали, что дело того стоило. И когда они увидели, о чем шла речь, это их тоже не сильно взволновало. Они переговорили с кондуктором, и старший из них по званию вполне серьёзно сказал, что такие несчастные случаи здесь не редкость.
—
Но этот месье утверждает, что её убили в омнибусе, — сказал мужчина в фуражке с гербом, на котором была пропечатана большая буква О, заглавная буква названия компании омнибусов.
—
Я ничего не утверждаю, — ответил смуглолицый художник. — Я только сказал, что смерть её выглядит более чем необычно. Я весь рейс сидел перед этой бедной девушкой, и я …
—
Тогда вас завтра вызовут в комиссариат полиции и вы расскажете там все, что вам известно по этому поводу. Назовите мне ваше имя.
—
Поль Амьен. Я художник, и я живу в этом большом доме, который вы можете видеть отсюда.
—
А… это тот, в котором живут только одни художники. Хорошо! Я его знаю.
—
Кроме того, вот моя визитная карточка.
—
Достаточно, месье. Комиссар выслушает вас завтра утром, но вы не вправе оставаться здесь. Мы обязаны закрыть станцию, и мой товарищ должен отправиться в участок, чтобы попросить прислать сюда людей с носилками. К счастью, это будет сделано быстро, поскольку зимой нет времени и возможности сидеть на террасе кафе на площади Пигаль, так что легко найти свободных служащих. Если бы мы оказались в такой ситуации летом, здесь бы уже в дверь ломилась целая толпа народу.
Этот старый солдат говорил так уверенно, что можно было не сомневаться, что у него уже имеется большой опыт подобных трагических событий, и Поль Амьен начал сомневаться в правильности своих собственных оценок.
Идея о том, что было совершено преступление, пришла к нему не понятно почему, и он вынужден был признать, что факты совершенно противоречат его утверждениям.
Тело девушки не имело никакого очевидного повреждения, а во время поездки он не видел ничего, что позволило бы ему предположить, что бедный ребёнок был ранен.
"Решительно, у меня слишком богатое воображение, — сказал он про себя, оставляя пассажирскую станцию, чтобы подчиниться мудрому запрету стража порядка. — Я вижу мистерию, тайну в этой истории, а ведь все могло быть гораздо прозаичней, чем я придумал себе. Какой — нибудь банальный случай, что сотнями происходят ежедневно. У этой девушки вполне могло быть заболевание сердца… разрыв аневризмы, сразивший её, как удар молнией. Это ужасно и несправедливо, что такая нелепая смерть настигла такую прекрасную и молодую девушку, но я ничего не мог поделать, и мне не стоит тратить своё время на безосновательные домыслы. Я должен закончить картину для Художественного Салона, а не тратить свои усилия на бессмысленные размышления. Хватит того, что я сам напросился на допрос к офицеру полиции, которому я не могу сообщить ничего серьёзного, и который, скорее всего, будет смеяться над моими причудливыми идеями, если я вдруг начну ему рассказывать о возможном убийстве, совершенном… Кем, черт возьми?… Этой благородной дамой, которую я заменил на её месте на углу улицы де Лаваль… и как?… без сомнения, своим ядовитым дыханием… абсурд… но жизнь не может погаснуть, как свеча.»