Прощались мы после посадки самолета по-хорошему. Особенно сердечен был старший из моих спутников, долго жавший мою руку и произносивший слова благодарности. Видимо, претензии на суверенность его отпрыска доставляют ему немало неприятностей.
Шутки шутками, но стремление уединиться, изолировать себя от общества свойственно многим американцам, составляя, пожалуй, одну из черт их национального характера. Но то, что не может себе позволить простой американец, пытается достичь американец непростой, Говард Хьюз — обладатель одного из трех крупнейших состояний Америки. Он считает, видимо, что за свои деньги он может купить себе одиночество, построить стену, за которой его никто не достанет. В хьюзовской мании к уединению нетрудно разглядеть до крайности, до анекдота доведенный американский индивидуализм.
И коль скоро речь зашла у нас о такой штуке, как американский национальный характер, давайте на некоторое время отвлечемся от Хьюза и поговорим об этом самом характере.
Нелегко, конечно, определять этот самый национальный характер. Сколько мы читали всяческой развесистой клюквы о всевозможных «национальных характерах», сколько благоглупостей и пошлостей написано на этот счет! Иногда возникает даже вопрос: есть ли он, существует ли в действительности национальный характер, как можно вогнать в простые формулы огромное многообразие людской массы, бесконечную разность типов, а особенно когда речь идет о такой не устоявшейся, в общем, нации, как американская? Что касается такой вещи, как характер нации, то думается, что некие общие закономерности все-таки имеются и говорить, хотя и осмотрительно и с осторожностью, об этом можно и даже должно.
Далеко еще не завершился сложный, многотрудный и длительный процесс становления американской нации. Еще живут, не смешиваясь, сохраняя обличье и привычки, фетиши и идеалы предков, различные национальные группировки, потомки людей, волею судеб массами сорванных в прошлом веке и начале нынешнего с насиженных мест, попавших за океан в поисках доли и счастья.
Я слышал в Америке такую старорусскую речь, едал такие русские расстегаи и пироги с вязигой, пил такие дедовские квасы и меды, какие, ей-право-же, у нас дома ныне — констатирую это с превеликим сожалением — днем с огнем не сыщешь. Живут в некоторых американских городах русские колонии, являющие собой чудеса стойкости национального духа, не смешивающиеся с автомобильной американской суетой, бережно хранящие привезенные еще в прошлом веке язык и песни, обычаи и одежду. Кафтаны на мужчинах, женские сарафаны и кокошники, какие я видел в русском районе на окраине Чикаго, в Москве можно увидеть разве что в музее или на сцене Большого театра.
Есть в нью-йоркском Даун-тауне — Нижнем городе — кварталы, где обитает — слово «живет» не очень-то подходит к тяжкой доле этой голытьбы — еврейская беднота. Оказавшись здесь, ощущаешь себя как бы перенесенным на страницы пропитанных горьким юмором шолом-алейхемовских рассказов. Несколько кварталов в сторону, и декорация меняется. Ты уже не в еврейском местечке царской России, а на окраине итальянского города, и перед тобой разворачиваются сцены, будто бы сошедшие с экрана фильмов итальянского неореализма. Только диву даешься, до чего же стойки национальные традиции, как бережно хранят их люди, оказавшиеся далеко от родины, а многие из них никогда этой далекой родины и не видевшие.
Но уже это одно опровергает сомнения в том, что штука, именуемая национальным характером, все-таки существует. Конечно, разница между человеческими индивидуумами достаточно велика и в рамках одного народа, и в пределах одной нации. Холерики и сангвиники, веселые и грустные, талантливые и не очень, добрые и злые, трудолюбивые и наоборот — все это есть у каждого народа. Но имеет место и нечто общее, определяемое общими факторами, исторической судьбой, условиями жизни, климатом даже. Одинаково ошибочно как фетишизировать национальный характер, превращать его в некий абсолют, объяснять им, выводить из него, и только из него, все относящееся к данному народу, так и нигилистически отбрасывать специфические особенности различных народов.