Я позволю себе еще немного задержать внимание читателя на этом авторском отступлении. Конечно, когда мы, советские люди, попадаем в Соединенные Штаты Америки, мы не можем принять и не приемлем в этой стране очень многого. Не приемлем главного — самого строя жизни этого наиболее капиталистического из всех капиталистических обществ. В наш век, о котором один умник с горькой меткостью сказал, что ему свойственна инфляция слов и эрозия понятий, кое-кому это может показаться общим местом, дежурной фразой. Сколько раз, находясь в этих самых, как говорил Маяковский, «Р-р-разъюнайтед стэйтс оф Америка», я думал об этих самых скептиках: «Вот бы вас сейчас, братцы, сюда, посмотрел бы я на ваш скепсис». Думал так на залитых кровью улицах Ньюарка, где полиция и солдаты громили дома негритянских кварталов, думал, видя беснующихся бэрчистов, нечеловеческий темп фордовских конвейеров, думал, глядя на ревущую толпу, потные лица и пустые глаза молодых людей, неистовствующих при виде своих кумиров, кривляющихся на эстраде в конвульсиях, бесталанных и вульгарных.
Нормальный наш соотечественник очень скоро начинает задыхаться в этом сугубо приземленном мире, где все измеряется, все направленно, все замкнуто только на одно — на доллар, на профит, на выгоду. О чем бы вы ни говорили, в каком бы обществе ни оказались, пусть даже самом изысканном, рафинированном, интеллигентном, в конце концов все сведется к проблеме «что почем», сколько получают Джонсы, как устроились Смиты, сколько заработал автор лучшей книги сезона, как объегорил продюсер постановщика лучшего фильма года.
Словом, когда советский человек попадает в Америку, он не отвертит шею в поисках для нас неприемлемого — этого навалом, прямо под ногами. Тем более, скажу откровенно, мне непонятно, когда некоторые вояжеры в усердии неизвестно для чего, метеором пронесясь по американским городам и весям, по возвращении крушат все направо и налево. Им, видите ли, не понравилось ничего, за исключением избито традиционного «нам понравились люди, простые труженики». Не понравились и замечательные дороги, не понравился сервис — доведенная до совершенства система обслуживания повседневных нужд человека (в случае, если у него есть деньги), удобные магазины — «супермаркеты», современные кинотеатры, красивые здания и многое другое.
Патриотизм? Но какой же патриотизм утверждать, что твои штаны самые лучшие только по одному тому, что они твои. Не более ли высокой пробы патриотизм инженера-строителя, набрасывающего в своем путевом блокноте понравившуюся ему схему производственных операций, увиденную на строительной площадке рядом с гостиницей, где мы жили. Не более ли плодотворен патриотизм торгового работника из Киева, облазившего на моих глазах буквально все закоулки огромного «супермаркета» и приговаривавшего: «Здорово! А почему бы и у нас такое не организовать?» Не полезнее ли советским людям патриотизм дорожника, встреченного мною в Америке, который, увидев перегороженный участок автострады, на котором шли строительные работы, вылез из комфортабельного автобуса и, махнув рукой спутникам: дескать, езжайте, я вас догоню, — целый день под палящим солнцем проторчал возле дорожно-строительных механизмов у куч песка, щебня и бетона?
Подлинный советский патриотизм — чувство творческое, связанное с ощущением рачительного хозяина, знающего цену тому, что достигнуто нелегким трудом нашего народа, гордящегося тем, чем мы законно можем гордиться, думающего о том, как получше устроить жизнь у себя дома, в том числе как использовать найденное и достигнутое соседом на пользу и благо собственного народа.
И еще несколько слов, но уже о легкомыслии. Сложная страна Америка, большая и противоречивая. Рядом, соседствуя, переплетаясь, там существуют вещи, восхищающие и вызывающие дрожь омерзения, удивляющие и смешащие своим примитивизмом, достойные всяческого уважения и, наоборот, уважения недостойные. Чем больше занимаешься ею, посещаешь города и изучаешь экономику, беседуешь с людьми и читаешь исторические фолианты — а автор этих строк потратил на изучение современной Америки уже добрых два десятка лет, — тем более сложной она предстает.