Что касается остальных, то мы приучили себя пить эспрессо из герани (точь-в-точь нафталиновый шарик, и не более того, и уж вовсе не кофе) и есть «фиолетовые подушки»[11], садовую гвоздику со вкусом пряностей, отвратительно сладкие фиалки, ноготки, от которых пучит живот, тюльпаны, на вид похожие на леденцы, а на вкус — почти на настоящую еду, вот разве что почти — это и отличает все растения, выращенные в ящике для цветов в Бреванте. Ведь как однажды заметила Лютера: так увлекательно питаться декоративными растениями! И я почему-то сразу же вспомнил времена благотворительных обедов, когда от каждого блюда несло чем-то вроде брошенных туда увядших букетиков с корсажа. Именно тогда Лютера «в знак протеста» выкинула все свои тюльпаны и лобелии и засадила ящики для цветов козлобородником и пресловутым турецким горохом. Ее протест принес нам даже больше пользы, чем усилия остального личного состава группы, так как благодаря ему у нас осталось хоть какое-то мясо на костях. Козлобородник нам особо пришелся по вкусу, хотя наши любители прогулок на яхтах сетовали на то, что слишком уж он напоминает устрицы: «устрицы, запеченные на костре, когда сок течет по просоленным рукам, а еще много пива и солнца». Но любители эти, слава те господи, всем гуртом ушли. И кислые дары Лют нам нравятся гораздо больше, чем ежедневные воспоминания яхтсменов.
Теперь у нас есть и другие растения. Нам так и не удалось получить картофель, способный дать клубни. Мы, конечно, очень старались, даже разорились на грунт, заплатив сумасшедшие деньги. Нам не повезло и с так называемыми натуральными зернами пшеницы, бурого риса, чечевицы и с другими запасами продуктов для здорового питания из наших кладовок, которые были пожертвованы для пополнения семенного фонда. Мы мужественно опробовали на себе другие декоративные культуры и, представьте себе, остались в живых, за исключением Кейт из квартиры 4С, которая, не желая делиться, поспешила сожрать все в одиночку.
А вот что касается щедрости, то тут приз, если бы таковой у нас имелся, точно достался бы Фэю Клэксону, трясущемуся дряхлому рокеру с землистым цветом лица. На самом деле звали его Джон Смит, правда-правда, без шуток, как он сообщил нам в день, когда списочный состав нашей группы уменьшился до восьми человек.
В конце первого собрания нашей группы (двадцать пять присутствующих) он сказал нам, мол, подождите, пожалуйста, что было непривычно вежливо для него. Мы были настолько потрясены, что именно так и сделали. Очень скоро он вернулся, сгибаясь под тяжестью куста в горшке. Теперь листья с этого куста общипываются только по особым случаям (причем только единичные): когда кто-то покидает здание или когда мы сидим спина к спине в сухом подвале, прислушиваясь к тем звукам. Мы попытались размножить куст черенкованием, но тщетно. Наши попытки вырастить его из семян тоже провалились. По моему мнению, это самое ценное достояние нашей группы, хотя продуктовые запасы Фэя, некогда представлявшие еще большую ценность, теперь практически исчерпаны.
Похоже, каждый из нас по-своему любил делать удачные покупки. Муры со второго этажа собирали фарфор династии Мин, и предметом их наибольшей радости было то, сколько они заплатили за каждую вещь. Причем не как много, а как мало! Не слишком типично для мира искусства, но в то время мистер Мур занимался бизнесом с левыми брендами. Корделл Уэйнер собирал обувь. Мистер Весилиос — оливковое масло. В комнате для вин он хранил оливковое масло, а вино терпеть не мог. Что до меня, то я собирал консервированные продукты. Поскольку гостей я отродясь не принимал, то места у меня было предостаточно. Причем закупался я с умом. Из-за сложностей с доставкой я зараз забивал свободную комнату и ванную. Почуяв первые признаки наступления новой эры, я решил, что нечего столовой зазря пропадать, и заполнил ее консервами. На редкость успокаивающее зрелище — все мои баночки. Столовая снова была забита совсем как во времена моего детства, когда дом был полон смеха и гостей, которых приглашали родители.
Свою последнюю банку я получил от нашей группы уже год назад, но приятно было думать, что благодаря умелому управлению все же удалось растянуть на подольше запас консервов (причем благодаря моему умелому управлению, поскольку с самого начала именно я отвечал за продовольственные запасы).
Хотя Фэй справлялся даже успешнее, чем я. Он вдруг стал патологически стеснительным. Если бы я выглядел, как Фэй, то тоже стал бы стеснительным, а выглядел он не лучшим образом, тут уж ни убавить ни прибавить. Он постоянно тревожился о своем здоровье. Он годами сидел на бесслизистой диете доктора Эрета, что явно не пошло ему на пользу. Его беспокоила толстая кишка. Кристаллотерапия не помогала. Он переживал по поводу грибка. А поскольку Фэй больше не доверял практикующим врачам, то разработал собственный режим: запасся всем необходимым и планировал уже больше никогда не покидать здания. Он закупил английский сухой заварной крем-концентрат «с натуральной ванилью и крахмалом». Ко времени первого собрания членов нашего кондоминиума он уже шесть месяцев сидел на этой натуральной пище, которую разводил водой. Его квартира будет побольше моей, так как состоит из двух, специально объединенных для его буйных развлечений. И одну он полностью забил припасами. Заварной крем кончился в прошлом месяце.