Король подносит к носу маленький букетик — розы, ноготки, — отгоняя прочь отвратительные испарения, которые проникают в башню, судя по тому, что он все равно их чувствует.
По дороге к дому Таннер плюет в ведро с молоком, стоящее у двери мясника. Спустя несколько секунд из нее высовывается здоровенная рука и втаскивает ведро в дом.
Пол рядом с Андретто весь в забавных липких лужицах. В мгновение ока эта масса сворачивается и вытягивается вверх, принимая вид крошечного уродца, величиной не больше ладони карлика. Между утыканным перьями беретом и оттопыривающимся парчовым камзолом пузырится лицо лилипута, с бульканьем издавая почти неразборчивые слова:
— Антлефо, тфой слок плисок.
Карлик стонет.
— Оставь меня.
Слезы жгут лицо Андретто и, не добежав до подбородка, испаряются от жара. Следом за ними струятся холодные ручейки, слишком маленькие, чтобы они могли успокоить воспаленную кожу.
— Я не моу остаить тя, мой трук. Не раньсе тфой конес.
Голос веселеет — если только способен повеселеть голос существа, которое вечно утопает в собственном соку.
— Я буду тфой компаньон. Когда я оставлю тя…
— Тогда я умру? — опережает его опечаленный, но уже смирившийся Андретто.
— Я гал-л-лю-ци-на-ция, а не пред-ска-за-тель.
Откуда-то издалека в комнату просачивается смех, похожий на журчание ручейка.
Купец — единственный человек в караульном помещении, которому не до смеха.
Хохот остальных также не отличается веселостью.
Отголоски его, как и собственные отчаянные вопли, болью отдаются в посиневших и кровоточащих ушах купца.
Дорога проходит в глубоком ущелье, пустынном, если не считать оседающей пыли, приглушенного смеха, пронзительных воплей, доносящихся из комнаты караула, да неистовых взрывов хохота и визга с карнавала.
В чисто практических целях башня переместилась на карнавальную площадь. Самые честолюбивые торговцы перебрались вместе с покупателями подальше от негостеприимных стен замка в распростертые, ярко разукрашенные объятия палаточного городка. Местные жители и чужестранцы без разбору перемешались друг с другом — совместная выпивка, песни и болтовня сметают все барьеры. Веселье, сплошное веселье царит на карнавале.
Подчиненные Бёкера мчатся впереди него, время от времени из их кошельков летят монеты, призванные устлать богатством королевскую дорогу. Пруссак ковыляет позади — старая рана, обострившаяся теперь, мешает ему бежать в будущее. Все его усилия тщетны. Солдаты отталкивают с дороги на пологую насыпь нескольких отставших пешеходов (этого рвения достаточно, чтобы услышать звон дукатов о мостовую). На склоне дня крестьяне разбредаются по своим фермам, кое-кто сжимает в руке достаточное количество монет, чтобы растянуть их на несколько неурожайных лет.
Принц склоняет голову, когда телохранители проезжают на своих боевых конях под опускающейся решеткой. Поклон его совершается, однако, не в знак приветствия и не для того, чтобы не задеть головой стальные ворота, которые на добрых шесть футов выше королевского чела. Это чисто непроизвольный поклон; не проходит и мгновения, как принц соскальзывает с окровавленного седла. Всадник подхватывает принца, прежде чем он ударяется о землю, и мощной рукой поддерживает его на весу. Вскоре законный наследник уже окружен слугами, которые обтирают его запекшуюся кровь и останавливают кровотечение всеми подручными средствами. Даже одеяло, обмотанное вокруг его плеч, режется на бинты для перевязки ран.
Неизвестный старец смело проходит в королевский зал и, широко шагая, поднимается к трону потомственного монарха. Стражники, убаюканные тишиной, охватившей комнату с тех пор, как телохранители устремились вслед за принцем, не сразу соображают, что к королю приближается вовсе не королева. Король, уставившийся в пол, ничего не замечает, пока старик — убийца, насколько это известно стражам, — откинув капюшон, не начинает говорить.
Его ласковый, успокаивающий голос напоминает шелест засохших цветочных лепестков, тихо уносящихся вверх вместе с легким ветерком. Однако же слова, произносимые умиротворенным тоном, оборачиваются в его устах настоящим оружием, острым мечом:
— Его величество поступает разумно, пряча лицо в цветы. И все-таки этого будет недостаточно.
Король поднимает глаза и вздрагивает, когда охранники хватают старца на расстоянии от трона, не большем, чем длина меча.