И действительно, Мани недалеко ушел от мандеизма: он упростил и упорядочил его, став, на наш взгляд, выдающимся иоаннитско-мандейским реформатором, но не тронул существа доктрины. Провозгласивший себя Параклетом Манес, встал на одну ступень с Иисусом Христом или даже выше, руководствуясь логикой: если невозможно победить – значит, нужно возглавить. Хотя, безусловно, свою миссию и миссию Иисуса Христа он понимал чисто в гностическом смысле: эон Христос и эон Мани Хайе, который не что иное, как новая эманация мандейского воплощенного Гнозиса и Царя-Священника Манда д’Хайе. Безусловно, на Мани повлияли взгляды иудео-христианской секты баптистов-эльхасаитов, существовавшей в Мессопотамии в II–III веках н. э. Эльхасаиты, последователи жившего во II столетии Эльхасая, считали, что во время крещения на человека Иисуса снизошел божественный эон «Христос» и его «обожил» (между прочим, эльхасаитов многие исследователи начальной истории ислама, среди которых Дози, Вельхаузен и Хаутсма, отождествляли с сабиями-мандеями). Итак, появление эльхасаитов – это первая не увенчавшаяся успехом попытка христианизации мандеизма и других разрозненных сект иудейских баптистов. Эстафету подхватил Мани: его интеллектуальный гений и проповеднический дар сыграли свою роль, и с тех пор многие поколения христианских епископов при одном упоминании манихейства впадали в совершенно обоснованный трепет. Иными словами, Мани модернизировал мандеизм, сделав его грозным врагом для христианской ортодоксии. Манихеи стали более жесткими дуалистами, нежели мандеи, благодаря ревизии и упрощению теогонии и космогонии последних. Согласно манихейским представлениям, существует одно безличностное божество (в духе пантеизма), разделенное на два полноценных и связанных друг с другом высших начала: «бог добра» и «бог зла». Первый был властителем в царстве духа и света; другой – в царстве материи и тьмы. Оба начала образуют из себя эманации божественных существ. «Царство света» произвело первоначального человека Христа, соответствующего «Адаму Кадмону» каббалистов, тогда как «Царство тьмы» сформировало первобытного дьявола, которые вступают в битву между собой: в итоге дьявол побеждает, и царство материи и тьмы поглощает элементы духовного божественного света. Поглощенная материей частица света дает ей жизнь, становясь душой мира. Дьявол заковывает душу мира в узы материи, тем самым создавая вселенную и человека. Видимый мир рождается из соединения духа и света с материей и мраком. Чтобы душа человека не узнала о своем божественном происхождении, дьявол запрещает человеку вкушать от древа познания. В основном, как видим, та же самая священная история мандеев, только в несколько раз упрощенная и с изъятым сюжетом об Иоанне Крестителе, где место Манда д’Хайе отведено ныне скованному в материи Христу и другим воплощениям иоаннитского гения, в особенности же, Мани Хайе – Параклету. Следовательно, манихейский Христос имеет мало отношения к историческому Иисусу Христу, являясь по сути изощренной уловкой творца манихейства для привлечения христиан к своей вере, в чем и отличились его преемники. Что касается сотериологической цели, то у мандеев и манихеев она целиком тождественна: это спасение частиц Света, которые мандеи называют «нишимта» (душа) или «мана» (семитско-иранское заимствованное слово со значением «сосуд, дух»), то есть освобождение человека из мира тьмы и смерти[30]. И если у мандеев здесь все сводится к миссии воплощенных посланников Света для наставления и спасения душ верующих, то у манихеев в спасительной деятельности «избранных» или «совершенных», возглавляющих иерархию манихейской общины. Отправной точкой сотериологии мандеев есть спасение Адама: оно всегда было средоточием мандейского или назорейского учения. После падения души или «внутреннего Адама» в тело, символизирующее собой земной мир тьмы, к Адаму явился Манда д'Хайе и научил его тайнам космоса и культовым обрядам. Так первый человек получил спасительный Гнозис.
Манихейская иерархия практически скопирована с мандейской и заключает в себе деление общины на две группы – auditores (слушатели) и electi (избранные); у мандеев это, собственно, мандеи (гностики) и назореи (священники), о чем мы говорили выше. Стремясь к всемирной проповеди, Мани придал более жесткий характер разделению своей общины на мирян и клириков, что обеспечило устойчивость манихейской иерархии на многие столетия вперед: она стала, по сути, универсальной и выживающей в любых условиях, в то время, как мандейская продолжала существовать в своих этноконфессиональных рамках. Орден тамплиеров аналогично слагался из двух больших категорий братьев – сержантов и рыцарей. Сегодня уже никого не удивляет факт сотрудничества и взаимодействия тамплиеров с еретиками Юга Франции, среди которых средневековые манихеи – бугры, катары и альбигойцы. Согласимся, что при всей своей внешней несхожести мандеи, манихеи и тамплиеры являли между собой определенную внутреннюю целостность в плане доктрины, приверженности тайным посвятительным ритуалам и «высшему знанию». И это неудивительно, поскольку источник у них один – иоаннитско-назорейский гнозис первых столетий н. э., уходящий, вероятно, корнями в ессейский гностицизм I века до н. э., воспринявший сильные зороастрийские влияния, характерные для иудейской мистики периода Второго Храма.