– Уэ! – уэ! – Боже мой! Как же вы изворачиваетесь?
Тут железная лампа закачалась с удвоенной силой, а дьявол подскочил на стуле; однако, слегка вздохнув, оправился и только заметил вполголоса нашему герою:
– Послушайте, Пьер Бон-Бон, вы не должны употреблять таких выражений!
Хозяин осушил еще стакан в знак согласия и понимания, и посетитель продолжал:
– Изворачиваемся различными способами: иные голодают, иные питаются солеными душами, я же покупаю их живьем, в таких случаях они прекрасно сохраняются.
– А тело! – уэ! – тело!!!
– Тело, тело, – причем же тут тело? – А! – Да! – Понимаю. Изволите видеть, тело ничуть не страдает при таких сделках. Я заключил их бесчисленное множество, и никогда продавцы не терпели ни малейшего ущерба. Так было с Каином, Немвродом, Нероном, Калигулой, Дионисием и с тысячами других, которые как нельзя лучше обходились без души значительную часть своей жизни. А ведь эти люди были украшением общества, милостивый государь. Да вот хоть бы наш общий знакомый А. Разве он не владеет замечательными способностями, духовными и физическими? Кто пишет более колкие эпиграммы? Кто рассуждает с таким остроумием? Кто… Но позвольте! Его условие при мне.
Говоря это, гость достал красный кожаный бумажник, в котором оказалась пачка документов. На некоторых из них Бон-Бон заметил начала слов: «Макиа, Маза, Робесп», и слова: «Калигула, Георг, Елизавета». Его величество выбрал из пачки узенький листок пергамента и прочел вслух следующее:
– За некоторые умственные преимущества и тысячу луидоров я, в возрасте одного года и одного месяца, уступаю предъявителю этой расписки все права распоряжения, пользования и владения тенью, которая называется моей душой. Подписано А…
Его величество прочел фамилию, которую я не считаю себя вправе приводить здесь.
– Умный малый, – прибавил он, – но, подобно вам, monsieur Бон-Бон, заблуждался насчет души. Душа – тень, как бы не так! Душа – тень! Ха! ха! ха! Хе! хе! хе! Хо! хо! хо! Подумайте только – фрикасе из тени!
– Подумайте только – уэ! – фрикасе из тени! – воскликнул наш герой, почувствовав, что мыслительные способности значительно увеличились, благодаря глубокомысленным разговорам его величества.
– Подумайте только – уэ! – фрикасе из тени!! Черт побери! – уэ! – ух! – Я не такой – уэ! – олух! Моя душа, сударь…
– Ваша душа, monsieur Бон-Бон!
– Да, сударь – уэ! – моя душа не…
– Что такое, милостивый государь?
– Не тень, черт побери.
– Вы не хотите сказать…
– Моя душа – уэ! – будет очень вкусна – уэ!
– Что такое?
– Тушеная.
– Ха!
– Шпикованная.
– Э!
– Рубленая.
– Право?
– В виде рагу или соуса, и знаете ли что, милейший? Я готов вам уступить ее – уэ! – При этом философ шлепнул его величество по спине.
– Не имею ни малейшего желания, – отвечал последний спокойно, вставая со стула.
Метафизик выпучил глаза.
– Я уже запасся душами, – сказал его величество.
– Уэ! – э? – сказал философ.
– Да я и не при деньгах.
– Что?
– К тому же было бы некрасиво с моей стороны…
– Милостивый государь!
– Пользоваться…
– Уэ!
– Вашим отвратительным и недостойным порядочного человека состоянием.
Гость поклонился и исчез – каким образом, никто бы не мог объяснить, – но когда хозяин запустил в «проклятого» бутылкой, она задела цепочку, на которой висела лампа, и эта последняя грохнулась на пол, свалив по пути метафизика.
Перевод Б. Энгельгардта
Король Чума
Однажды в октябре, около двенадцати часов ночи, в пору доблестного царствования третьего из Эдуардов, два матроса из команды «Беззаботной», торговой шхуны, курсирующей между Слюйсом и Темзою, а тогда стоявшей на якоре именно в Темзе, были весьма изумлены, обнаружив себя сидящими в пивной, расположенной в приходе Св. Андрея, что в Лондоне, – каковая пивная в качестве вывески имела изображение «Развеселого матросика».
Комната, неудобная, закопченная, низкая и во всех других смыслах схожая с заведениями подобного рода в те времена, – все же, по мнению гротескных групп, там и сям в ней расположившихся, в достаточной мере отвечала своему назначению.