Олаф сказал жене, что на несколько дней поедет в Кельн.
Кельнские улицы кишили людьми, по проезжей части маршировали колонны разукрашенных мужчин и женщин, несших знамена цвета радуги, символа однополой любви, одна за другой шли машины, на которых сидели полуголые мужчины и женщины. Они целовались и показывали всем своим видом, что на общественное мнение им наплевать - не нравится, пусть не смотрят. На тротуарах толпились любопытные, некоторые улыбались, некоторые качали головами. Всюду ощущался праздник, люди весилились, глядя на демонстрантов.
Лишь Олаф стоял на тротуаре и озирался.
"Летучий Голландец, идем с нами." - позвали его друзья из бара. - "У нас тоже будет своя колонна. Покажем немцам, что мы не хуже их, тоже умеем веселиться."
Но тот лишь затряс головой в знак отрицания.
Мимо проезжала машина, на платформе которой расположились в самых живописных позах трансвеститы - молодые люди, одетые в женские наряды; они трясли искуственными женскими грудьми необыкновенной величины и формы чуть прикрытые маленькими разноцветными бюстгалтерами и высоко задирали платья, демонстрируя, что они все-таки не женщины, а мужчины.
"Милашка!" - закричали они Олафу. - "Идем к нам, в нашей женской компании не хватает настоящего мужчины. Такого, как ты."
Не долго думая, Олаф вскочил на платформу. Его окружили, начали тискать; Олаф тоже начал дергать их за груди, но к своему разочарованию обнаружил, что желаемые атрибуты женского тела были даже не приклеены, они были просто вставлены в бюстгалтеры. Затем засунул руку под платье одной из них и с возмущением закричал: "Да ты ведь не настоящая женщина! Это совершенно не то, что я ищу, что мне нужно!"
"Ты что ли совсем ненормальный? Убирайся!"
Олаф подбежал к колонне мужчин, весело размахивавшими цветными флагами и выкрикивающими: "Да здравствует однополая любовь! Только она может принести счастье человечеству, она наше будущее! Вступайте в гомосексуальные ряды!"
"Что-то в вас не то." - сказал он, критически осматривая демонстрантов и залезая рукой в их штаны. - " Чего-то в вас лишнее, я даже знаю, что. А я так рассчитывал, думал найду то, что мне нужно."
Он перебегал от одной колонны к другой, хохоча и на ходу сбрасывая с себя одежду, пока не оказался совершенно голым.
"Малый совсем сошел с ума." - сказал пожилой полный мужчина из толпы зевак. - "И немудрено, здесь такого насмотришься, что вскоре не отличишь белого от черного. Не понимаю, для чего все это зрелище."
Была вызвана машина "скорой помощи". Олаф убегал от санитаров, отбивался от них, но те его догнали, надели смерительную рубашку и поместили в машину.
............................................................................................................................................
*Cristopher Streer Day посвящен разгону полицией в Нью-Йорке гомосексуалистов, которые боролись за свои права. В Германии этот день отмечается как праздник, на который собираются гомосексуалисты и лесбиянки со всей Германии.
"Я самый несчастный человек. Почему меня никто не понимает?" - Олаф с надеждой заглянул в глаза врача. - "Увидишь женщину с красивой грудью, сначала убедишься, что грудь у нее искусственная, потом залезешь под платье и оказывается, что это и вовсе мужчина. Или встретишь мужчину, который тебе понравился, а где у него
округлые бедра и пышная женская грудь? Их нет и в помине. А мне нужен мужчина, у которого есть все, чем обладают женщины. Только такой!"
"Да вам нужен гермофрадит." - сказал санитар ехидно.
Врач с осуждением посмотрел на санитара.
"Успокойтесь." - сказал он Олафу. - "Вас полечат, вы выздоровеете, и все встанет на свои места. Не беспокойтесь."
Перед клиническим разбором профессор Хансен, заведующий университетской психиатрической клиникой, осмотрел себя перед зеркалом - волосы гладко причесаны, галстук на месте, халат застегнут на все пуговицы, - и, оставшись доволен своим внешним видом, пошел на клинический разбор. Уже все струдники клиники ждали его прихода.
"Уважаемые колеги!" - начал он. - "Сегодня мне хотелось бы обсудить диагноз нашего пациента Олафа Г. Пациент не простой, находится в клинике уже несколько дней, однако в диагностическом смысле остается загадкой. Поэтому было бы очень интересно выслушать ваше мнение. Как говориться, в споре рождается истина, а истина для нас самое важное - от правильно установленного диагноза зависит судьба пациента, и мы за нее в ответе."
Несмотря на вид академического профессора, всегда тщательно выбрит, аккуратно причесан, в несколько старомодном костюме и обязательно при неброском галстуке, заведующий университетской психиатрической клиникой был человеком жизнерадостным, общительным, которому нравились современная музыка и кинофильмы. Он любил выслушать мнение своих сотрудников, хотя и знал, что последнее слово останется все равно за ним.
Доценты и ассистенты выступали один за другим, иногда мнения некоторых из них совпадали, иногда разнились, но слушая их, у профессора оставалось чувство неудовлетворенности, никто из них не высказал ни одной мало мальски интересной идеи, ни одного оригинального подхода для разрешения этой загадки.Чутьем он понимал, что до правильно установленного диагноза еще далеко и недовольно смотрел на сотрудников. Все это было скучно, тривиально, без малейшей искры Божьей.
"А почему же вы молчите, коллега Винтер. Не могу представить, чтобы у вас не было своего мнения по этому вопросу," - сказал профессор, и в его глазах зажглись огоньки, появлявшиеся у него каждый раз, когда он обращался к Винтеру .
Винтер, был еще молод, не так давно перевалил за тридцать, с веселыми глазами и вихрами темных волос, которые, несмотря на усилия владельца, правда, не особенно настойчивые, привести их в приличный вид, смотрели в разные стороны; его высказывания на утренних конференциях и на клинических разборах были оригинальны и остроумны, а в запутанных сложных случаях он почти всегда попадал в яблочко. Профессору он нравился, он ценил мнение своего коллеги и думал о том, что, когда состарится и должен будет уйти на пенсию, постарается убедить Ученый Совет