— Их сила в той власти, которую они обрели над миром вещей. Их слабость в том, что им необходима любовь дабы не прийти в отчаяние,— заявил фон Вассерталь.
— О да, любовь им необходима,— подхватила фрейлейн фон Триссельберг,— и они заразили любовью всех нас.
— Мы должны быть им благодарны за всякий основополагающий опыт, который они передают нам,— подала голос персиянка.
— Мы дали им себя соблазнить,— сказала дама из Англии,— они растрогали нас своими рассказами, словно мы существа того же порядка, что и они. А потом они нас изгнали, и мы даже обрадовались, что можем больше не вмешиваться в их дела.
— Мы стали к ним небрежны и, приняв тот образ, которым они нас наделили, замкнулись в своей узколичной сфере,— сказала какая-то дама, очень смахивавшая на француженку.— Мы перестали заниматься их делами и допустили, чтобы их фантазия выродилась в любопытство, чтобы они оказались не в состоянии представить себе, к чему приведут их изобретения, и лишь любопытствовали узнать, как они действуют.
— Они употребляют слова «всегда» и «никогда» и разучились радоваться тому, что для них достижимо,— вступил опять Альпинокс.— Их представления о мире стали сумбурными. Они успокаиваются, только если чем-то владеют. Но больше всего они стремятся владеть друг другом и этот тип владения называют счастьем.
— Пока еще никто из этих существ не наслаждался таким богатством. Да они вообще разучились наслаждаться.
— Тела их стали чувствительными и уязвимыми. Тяжкие недуги, которые они все успешнее подавляют, вылезают опять наружу в виде тысячи мелких недугов, но они пытаются заглушить и эти. Так они оказываются глухи к предостережению и не могут справиться со смертью,— произнесла Амариллис Лугоцвет, и губы ее, пока она говорила, слегка дрожали.
Софи почувствовала, как в ней зашевелился страх, и впервые додумала о бегстве. Но Амариллис Лугоцвет опять легонько коснулась ее руки.
Водяной вал был так высок, что увидеть происходящее внутри можно было бы разве что с горы, но никак не о дороги, огибавшей озеро. Вода была по-прежнему ласковой и приятной, и если Софи чуть-чуть познабливало, то лишь от речей, которые ей приходилось слушать. Она закрыла глаза, и голоса надвинулись на нее,— казалось, будто все говорящие адресуются именно к ней:
— Они способны переносить страдания, только видя страдания других. Страдание они превратили в культ, сулящий им очищение. Им нравится, когда перед ними совершают обряды этого культа.
— Одряхление всех и вся сделало их вялыми.
— Даже если б они захотели, то уже не сумели бы сами себе помочь. Их изобретения обратились против них самих. Время не ждет. Их фантазия истощилась. Гармония, о которой они порой мечтают, стала для них недостижимой. Чем хуже они уживаются друг с другом, тем более строгие требования предъявляют к обществу. Требуют от других того, на что ни один из них не способен. Их властолюбие не знает предела, равно как их зависть и алчность. Все прозрачнее делаются личины, которыми они маскируют свою жажду господства, но они верят в непроницаемость этих личин.
— Они изобрели войну, и она вошла в их собственные дома. Они подавляли друг друга, в каждый трепетал перед местью другого. Чем меньше они понимают друг друга, тем более схожими становятся между собой. Они истребили целые племена и народы только за то, что те избрали для себя более счастливый образ жизни.
— Они растратили свой ум на изобретение оружия, а на совершенствование общества ума у них не хватает.
— Простейшие дела стали для них настолько трудными, что любое животное превосходит их разумением. Они на грани гибели...
— Да и мы тоже,— изрекла Амариллис Лугоцвет.— Как все знают, наши судьбы тесно переплелись с их судьбами. Хотя мы древней, чем они, но от воплощения к воплощению все больше подвергались их влиянию. Хотя ваша сила много устойчивей и век наш много дольше, нам все-таки тоже поставлены границы.
Легкие волны набежали на Софи, омыв ее тело, и она открыла глаза.
Что же нам теперь делать? — нетерпеливо спросила маленькая темнокожая дама, имени которой Софи не знала.
— Что каждому по силам,— ответила Амариллис Лугоцвет.— Мы взвесили возможность возвращения в материю, в вещи, возможность изменить свой облик. В наших силах придать иную форму вещам и заставить их сопротивляться чужанам. Мы можем вступить в союз с другими сознаньями и подорвать господство чужан. Но мы можем также принять облик их жен и детей и перераспределить власть, перераспределить ее таким образом, чтобы она больше не представляла опасности для всех.