Потом она с неистощимым терпеньем, как можно бесшумней, крутила ручку у двери в Зильберову спальню, пока не заметила, что дверь эта только притворена. От такой неожиданности сердце у нее заколотилось еще сильнее, и она на секунду остановилась, чтобы освоиться с темнотой,— в эту комнату свет уличного фонаря не проникал. Когда она могла уже довольно отчетливо различить кровать и, как ей показалось, даже голову Зильбера на высоких подушках, то, затаив дыхание, двинулась в том направлении. Громкое биение собственного сердца мешало ей прислушаться к дыханию Зильбера, и, подойдя вплотную к его кровати, она вдруг испугалась собственной смелости. Софи понимала, что собирается совершить непоправимое, но теперь, когда она зашла уже так далеко, никакие здравые суждения не могли удержать ее от следующего шага. Она стала ощупывать руками одеяло, сама еще толком не зная, что хочет или что должна сделать, если руки ее в самом деле натолкнутся на Зильбера.
Вдруг раздался его голос, совсем с другой стороны — от окна, где он, вероятно, стоял или сидел.
— Поди сюда,— позвал он. И этот голос, отнюдь не заспанный,— видимо, Зильбер наблюдал за ней с самого начала,— привел ее в такой ужас, что она ничком повалилась на пустую кровать, готовая принять смерть за свой опрометчивый поступок.— Поди сюда,— сказал он еще раз, и в его тоне прозвучала такая покровительственная нежность взрослого к ребенку, что она почувствовала одновременно и страх перед ним, и надежду.
— А где... где вы? — наконец отважилась она спросить и тогда силуэт Зильбера, сделавшего шаг вперед, четко обрисовался на фоне окна, которое становилось все более различимым.
Софи двинулась к нему и снова подумала о смерти, но она больше не казалась ей наказанием.
— Я хотела только...— пробормотала она, неуверенно ступая в темноте и понемногу приближаясь к силуэту Зильбера. Но не нашлась, что сказать дальше, а потому направилась прямо к нему, пока его руки не легли ей на плечи и не удержали ее на некотором расстоянии, словно .он хотел избежать слишком близкого соприкосновения.
— Больше никогда этого не делай,— произнес он, и Софи показалось, что его седые волосы излучают свет.
Софи знала, что стоит ей сделать одно-единственное, чуть заметное движение, как он примет ее в свои объятья и прижмет к себе, о чем она давно мечтала. Но она не решилась: ее остановила смутная догадка о том, к чему это может привести.
— Ступай теперь,— мягко сказал Зильбер,— а то еще простудишься.
Софи послушно кивнула и безропотно позволила ему еще крепче взять себя за плечи и подтолкнуть к двери.
— Зажечь тебе свет на лестнице? — спросил Зильбер, когда они шли через гостиную.
Софи покачала головой.
— Спокойной ночи.— Он поцеловал ее в лоб,— Смотри не упади.
Софи хотела только поскорей добраться до своей комнаты, не разбудив мать каким-нибудь неловким движением. Это ей удалось. Когда она опять лежала в своей постели, кровь всколыхнулась в ней горячей волной, но она старалась больше об этом не думать. Как будто отныне навсегда исключала возможность довести игру до конца.
*
Время близилось к обеду, когда поток воспоминаний, внезапно захлестнувший Софи, вновь вынес ее на берег озера, где она все еще сидела, не двигаясь с места. От "полноты чувства к давно умершему Зильберу у нее слегка закружилась голова. «Боже мой,- подумала она -как же я могла так долго обо всем этом не вспоминать». И ей показалось, будто она даже помнит, как сидела однажды с Зильбером на этой скамейке.
На свежем воздухе Софи вскоре ощутила голод: Она полагала, что если сейчас же вернется в отель и приведет себя в порядок, то как раз поспеет к обеду. Под словом «поспеет» она подразумевала, что за обедом, наверное, соберется опять вся компания — те странные господа и дамы, что вчера с нею ужинали.
Когда Софи подошла к отелю, в саду сидело лишь несколько курортников из ближних пансионов, столики, накрытые для постояльцев гостиницы, были еще не заняты. Она поднялась к себе в комнату, сняла серебряное ожерелье, которое надела, только чтобы к нему привыкнуть,— оно совсем не подходило к ее платью,— и помыла руки.
Она так долго просидела на солнце, что лицо у нее порозовело и можно было вполне обойтись без румян. Софи протерла одеколоном шею и руки до плеч, то и дело поглядывая вниз, в сад, понюхала огненные лилии в вазе, ничуть не утратившие своей свежести, и так как в саду все еще было безлюдно, покрыла лаком облупившиеся ногти, помахала руками, словно крыльями, чтобы высушить лак, и, не выдержав сосанья под ложечкой, спустилась вниз, но не встретила по дороге никого из постояльцев.