— Теперь,— сказала Лаквина, все еще державшая за руку Амариллис Лугоцвет,— направьте, пожалуйста, свой взор в зал, где вас ожидает господин фон Вассерталь.
Амариллис Лугоцвет послушно сузила поле своего зрения и тогда увидела обширный зал, переливавшийся перламутровым блеском,— он походил на внутренность большой раковины. Там перед накрытым столом стоял фон Вассерталь и ждал свою гостью. Он улыбнулся ей и сделал руной плавный жест, приглашая войти.
— Вот мы и вошли,— объявила Лаквина, и это в самом деле было так.
Амариллис Лугоцвет изумилась, о какой легкостью они вдруг очутились внутри дворца, она не заметила, чтобы сознательно перешагнула порог или прошла сквозь стену.
— Досточтимая фея Нарциссов,— произнес фон Вассерталь, в знак приветствия целуя ей руку,— я очень рад возможности принять вас в своем естественном окружении.
В отличие от двух-трех случаев, когда ей довелось видеть его наверху, на земле, сейчас он был одет в широкий и длинный зеленый балахон из плетеных водорослей, который оставлял ему руки открытыми и доходил до пят. Одеяние простое, но оно лучше сочеталось с его черными, длинными, до плеч, волосами, нежели тот костюм, что он носил па суше. Украшений па нем почти не было — один браслет и одно кольцо, и то и другое на золотисто-коричневого черепашьего панциря.
— Благодарю вас, что вы так быстро откликнулись на мою просьбу,— сказала Амариллис Лугоцвет, чувствовавшая себя не совсем уютно из-за непривычных зрительных упражнений.
— Надеюсь, вам придутся по вкусу кушанья в моем доме,— продолжал фон Вассерталь, подводя Амариллис Лугоцвет к накрытому столу, которым служил уплощенный сверху толстый ствол коралла, выросший, должно быть, в одном из океанов.
Фон Вассерталь познакомил ее с Пешиной, красивой рыжеволосой русалкой, которая с большим изяществом раскладывала на столе приборы.
— Она пользуется моей особой благосклонностью,— сообщил фон Вассерталь, словно этими словами оказывал русалке еще большую милость.
Пешина закрыла глаза, и Амариллис заметила, что руки у нее слегка дрожат. Русалка тоже была в длинном струящемся одеянии из плетеных водорослей, в каких здесь, по-видимому, ходили все, и тоже почти безо всяких украшений, не считая огромной неоправленной жемчужины, которая висела у нее на шее на тонком золотом шнурке.
— Садитесь, пожалуйста,— обратилась к гостье Пешина, а фон Вассерталь повел Амариллис Лугоцвет к столу и предложил ей сесть на тростниковую корзину, которая не походила на стул и не имела ножек, но зато была как бы подвешена к потолку. Амариллис села между фон Вассерталем и Пешиной,— они воспользовались такими же висячими корзинами,— и порадовалась удобству этой незамысловатой мебели.
— Вы, надеюсь, выпьете с нами рюмочку аировой настойки вместо аперитива? — осведомился фон Вассерталь, а когда Амариллис Лугоцвет утвердительно кивнула, Пешине понадобилось только поднять руку, чтобы возле них мгновенно очутилась русалка с серебряным подносом, на котором стояли бокальчики, выточенные из лунного камня и сверху почти закрытые, за исключением маленького отверстия для питья.
— Подарок Драконита,— с улыбкой заметил фон Вассерталь,— он полагает, что этот камень как нельзя лучше подходит к убранству моего дома.
Амариллис Лугоцвет восхищенно кивнула и в то время, как она подносила к губам бокал, осмелилась так перестроить свой взгляд, чтобы высмотреть, откуда появилась русалка с подносом. И тотчас глазам ее представилась обширная дворцовая кухня, где ряды маленьких и больших русалок усердно занимались делом — помешивали что-то в котлах, окунали нарезанную кусками рыбу во всевозможные соусы и маринады, нарезали всевозможные овощи и фрукты и раскладывали их по большим красивым блюдам, руководствуясь прямо-таки художественными соображениями. Ей бросилось в глаза, что на этой кухне нет плиты, и у нее чуть было не сорвался с языка опрометчивый и глупый вопрос, однако фон Вассерталь, заметивший, как переменилось направление ее взгляда, успел сказать:
— Досточтимая фея Нарциссов, наши кушанья ведь очень легко усваиваются, на сей счет вы можете быть совершенно спокойны.
Амариллис Лугоцвет слегка покраснела: ей казалось, что с той минуты, как она вступила в чуждую стихию, ей совершенно отказали и ее волшебное искусство, и ее обычно столь зоркий взгляд. Теперь оставалось надеяться лишь на доброе расположение к ней фон Вассерталя, в противном случае здесь, на дне, она не сумела бы себя защитить.